Полигон - Сергей Кузнецов

– Дочь, – сказал я, – и внука. Компанией на небо улетим. Веселее.

И посмотрел на него ясным спокойным взглядом.

Внешне Топорков остался невозмутим, только чуть спал с лица.

– Ты что, недомерок, – сказал он негромко с нечеловеческой ненавистью, – краёв не увидал?!

– Дочь, – повторил я, – и внука.

А сам подумал: вот сию минуту все и закончится.

– Ты мне... ты со мной... Верни его в камеру, Петруша, а то руки чешутся...

Зайцев нажал кнопку под столом. Вошел конвоир.

Я поднялся и повторил в третий раз:

– Дочь. И внука.

– Сроку тебе – сутки!!! – заорал Топорков, срываясь.

– Значит, договорились, – сказал я и вышел.

Ничего не изменилось. Никакой независимости Нижнего города нет и в помине. Только ментовский беспредел перестал быть скрытым, принял явные нахальные формы. А из города Тимофеич меня не выпустит. Найдет возможность не выпустить. В крайнем случае пожертвует дочерью и внуком.

Когда я вошел в камеру, Каракурт спал на спине, но сразу открыл глаза, снял с груди игрушку паука, дождался, пока закроется дверь, сел и спросил:

– Ну что?

– Погиб мой друг, – сказал я. Это было самым важным. – В его смерти виноват я: попросил вывезти из города человека, а на трассе их достали менты...

– Обо мне что? – нетерпеливо спросил он.

– Ищут, где базируются твои... Мне дали сутки, чтобы я узнал. Обещали отпустить.

– И ты веришь?

– Нет.

– С кем говорил?

– Сначала Зайцев... Потом Топорков.

– Топорков приехал?! – Он аж подпрыгнул. – Редкая удача!.. Значит, сутки. Сядь поешь, вот твоя порция.

– Не хочу.

– А я сказал: поешь! Силы нужно подкрепить. И если в течение дня снова выдернут на допрос, пообещай, что информация будет.

– Ты им скажешь?

Он едва заметно ухмыльнулся:

– Время, Артем. Вот что сейчас важнее всего. Ты, главное, пообещай.

Удивительное дело! Я разговариваю с человеком (и даже будто бы помогаю), который сжег один из автосервисов Васи Бухло, байкеры ранили его зама... Да, но убили-то Васю люди Топоркова... Чем один лучше другого? Кого я должен больше ненавидеть?

Я вяло ел, Каракурт одобрительно смотрел на меня.

– Выпить хочешь? У меня есть. – Он извлек откуда-то из изголовья нар небольшую плоскую металлическую фляжку, отвинтил колпачок, понюхал. – Коньяк. Настоящий. Помяни друга и ложись.

Я взял фляжку трясущейся рукой.

– Ну, Вася... Земля тебе пухом. Прости меня.

Запрокинул голову, влил в себя все до капли, не почувствовав крепости и вкуса... И заплакал.

За оставшийся день я просыпался еще дважды, перекусывал и снова засыпал. Каракурт все время сидел в одном положении, привалившись к стене, и поглаживал игрушку. Если он и обиделся на меня за то, что я допил его коньяк, виду не подавал.

Чем ближе к закату, тем заметнее нервничал Каракурт, хотя и старался этого не показывать; но меня, выспавшегося, было трудно обмануть: он явно чего-то ждал. Лезть с вопросами было бессмысленно. Я так и лежал на верхних нарах до темноты, до того момента, когда первый взрыв потряс здание полиции, а вокруг загрохотали моторы байков, забили автоматы, пистолеты и помповики, закричали и забегали по коридорам люди: оказалось, их в здании не так уж и мало.

Вот тогда я одним движением оказался на полу.

Каракурт уже стоял посреди камеры. Он был все в тех же тренировочных штанах, но теперь на нем была еще футболка и спортивная куртка, а игрушка паука непонятно чем прицеплена к спине.

Лампочка в углу одновременно с новым взрывом мигнула и погасла; теперь сюда прорывались только блики фар байков с улицы.

– Все нормально, Артем, – хрипло сказал Каракурт. – Это мои ребята. Скоро нас здесь не будет. Но перед уходом здание нужно осмотреть.

– Зачем?

– Чтобы ничего не упустить. А вдруг Топорков, на мое счастье, задержался у Петруши в гостях...

Грохнул новый взрыв – над нами, на втором этаже; закричали люди. Всевозможное оружие забило еще ожесточеннее. На нас посыпалась штукатурка; я против воли пригнулся.

– Да нет его здесь! Даже не стоит тратить время!

– Приготовься, – сказал Каракурт.

Лязгнули задвижки. Дверь распахнулась, на пороге выросла тень с направленным внутрь камеры автоматом. Но выстрелить человек не успел.

Как в рапиде видел я: Каракурт изгибается в красивой хищной позе, ловким движением срывает со спины огромного черно-коричневого паука (игрушку?) и бросает его в направлении вооруженного человека. Паук падает точно на лицо и... прилипает. Мне чудится щелканье жвал и сразу оглушает страшный, нечеловеческий вопль, который обрывается на самой высокой ноте. Человек валится вбок и назад, левую руку не донеся до головы, а правой все нажимая на спусковой крючок автомата. Веер очереди из «калаша» несется над самыми нашими головами; Каракурт хватает меня за плечи и пригибает к полу...

– Так и будешь лежать? – спрашивает он меня почти через мгновение.

...Он стоял у самой двери. Человек с автоматом еще дважды дернул ногой и затих. Паук сыто завозился на его лице – мне показалось, что я слышу чавканье.

Я поднялся. Каракурт был уже в коридоре и быстро шел к лестнице на верхние этажи, почти не пригибаясь и только стремительно уворачиваясь от летящей со всех сторон штукатурки и осколков стекла. Блики света с улицы мелькали на его лице. Я еле поспевал за ним.

– Что это было?!

– А что?

– Но ведь это... игрушка!

– Кто тебе сказал?

– Ты!

Он на секунду задержался и повернул ко мне лицо со страшным оскалом больших зубов.

– Я пошутил.

На втором этаже он заглядывал в каждую комнату и от того, что не находил Топоркова, зверел все больше. Попавшегося на пути лейтенанта (он начал кричать что-то, потрясая «макаровым», наверное, хотел нас остановить – но как можно остановить ураган?!) Каракурт, неуловимо оказавшись рядом, схватил за голову и резко крутнул... Тело еще валилось мертвым кулем, а мы неслись дальше. Я видел, что он совершенно не боится смерти.

В одном из кабинетов у окон и пробоины в стене собралось человек шесть; они яростно отстреливались из «калашниковых» и Пмов. А увидев нас, открыли огонь по нам. Пришлось срочно ретироваться, но Каракурт пробормотал что-то вроде «я сюда еще вернусь».

– Хватит метаться! – кричал я ему и понимал, что он меня не слышит. – Топоркова нет и быть не может! Это бессмысленно! Так он и остался: подождать твоих ребят!