Дочка, не пиши! - Катерина Шпиллер

Мне всегда «нравились» люди, которые брали на себя смелость выступать от имени целого поколения. Если так, то это поколение неравнодушно к грязным мыслям и словам «дерьмо», «миазмы», «канализация». Закрадывается подозрение о месте, в котором это поколение произрастало.

Ирина:

Не нужно много ума, чтобы осудить, тряхнуть чьим-то грязным бельем. У меня возникло чувство брезгливости по отношению к автору после прочтения этого опуса. На драму не тянет, на трагедию – тем более. А уж отрывки о «нездоровой женщине» – это какой-то фарс. А просто работать не пробовали? Видимо, тут пытались сделать имя на подноготной известной писательницы. Ни жалости, ни сочувствия. Просто смешно!

По мнению кликуш и горе-моралистов, нельзя анализировать и критиковать поступки: мамы, учителя, начальника, власти. Чтобы это выглядело не так унизительно, омерзительно и ничтожно, придумали целую систему «оправданий» душевного рабства: власть – от бога, учительница – вторая мама, ну, а мать – святая. Задумайтесь, как это удобно для аморальных неприкасаемых. А сами униженные, обиженные, рабы – хороши ли они? О, нет! Такие всегда поддержат сильного, с удовольствием пнут, а то и добьют уже битого. Либо для того, чтобы выслужиться перед «хозяином», чтобы получить подачку, либо из «любви к искусству», чтобы всячески подчеркнуть свою принадлежность к большинству, к коллективному «Ату! Распни! Добей! Мы знаем, как надо! А ты не высовывайся!». Не зря в них взращивали рабскую натуру, очень даже получилось. Вывели-таки «нового человека»…

Мне скажут: в конце жизни твоя мать уже не была сильной. Это не так. Обвиняя, что я «набросилась» на старенькую, больную, немощную мать, мои критики совершают подмену. Она действительно была стара и больна, но ее общественные потенции отнюдь не стали слабее. Ее книги издавали и переиздавали, ее мнением интересовались средства массовой информации, она все время была на виду и на слуху. И без зазрения совести использовала эту, отнюдь не уменьшившуюся силу для нападок на меня и дорогих мне людей. Уже упоминавшуюся пресловутую «Эдду» она творила в самом что ни на есть конце жизни. Судя по количеству яда, которым пропитано это произведение, сил у нее хватало на десятерых. И если бы я не написала свою книгу, то так и осталась бы в памяти людей, чье мнение мне не безразлично, прототипом гнуснейшего персонажа – дочерью, от рождения ненавидевшей свою мать, а заодно и все светлое, что есть в человечестве. А уж если собрать вместе аналогичные персонажи многих последних книг Щербаковой, то мой портрет, как, впрочем, и портреты моей дочери и мужа, получаются ужасающими. Она была слабой? О, нет, до конца она была ох как сильна в своей ненависти!

Когда количество ядовитых стрел, выпущенных матерью в меня, превысило все мыслимые пределы моего терпения, я позволила себе впервые в жизни ответить адекватно. Я воспользовалась ее же оружием – словом. Конечно, я не писатель, а всего лишь журналист, но грамотно излагать свои мысли умею. И единственный упрек, который я готова принять, это обвинение в том, что намеренно ударила в самое больное место своей родни: написала ПРАВДУ! Я знала, что больше смерти они всегда боялись огласки своего неприглядного поведения. Их всегда пугала даже мысль о том, что кто-то усомнится в их непорочности, разглядит за маской либеральной интеллигентности лицемерно-ханжеские мины.

Вот почему для них моя книга оказалась самым страшным оружием, от которого они не знали защиты. Случилось то, чего они всегда боялись – о них узнали нелицеприятную правду. Это их обеспокоило больше всего. Не болезнь дочери, не ее страдания, не проблемы внучки, не осознание дел, что они понавытворяли за свою жизнь. Нет, огласка!

Да, я ударила. Мне не оставили выбора. Я ударила один раз – в ответ на все их прежние удары. Было ли это неожиданностью для родни? Уверена, что да. Ведь они знали меня другой – слабой, болезненной, безвольной, не способной постоять за себя, такой, которую можно всегда бить безнаказанно. Кончилось это время, господа хорошие, кончилось и больше не наступит никогда!

Понимание того, что удар был точен, меня радовало. Но еще больше помогали почувствовать, что я все делаю правильно, письма читателей, которые я продолжала получать ежедневно.

Анна:

Какую важную тему вы не побоялись открыть.

После кончины вашей матери на вас накинулись гиены, которые нападают только стаей. Они счастливы от предоставленной возможности пнуть в спину. Но не о них речь. Я вот что хотела сказать. Екатерина, вы не должны чувствовать сейчас себя виноватой. Все мы смертны, все там будем. А то, что вы нашли в себе силы вернуться к жизни, абсолютно не имеет никакого отношения к ее смерти!

Желаю вам совершенно искренне всего самого наилучшего.

Да, и не нужно отвечать. Эмоции, даже положительные, порой так выматывают, а в ответы вы вкладываете душу.

Алла:

Последние несколько дней я (по «наводке» подруги) читала вашу книгу, которая очень мне понравилась, и хотела бы присоединиться к тем, кто просил не убирать текст из Интернета. Конечно, не все части книги я оцениваю одинаково, но были места, на которых я останавливалась и «медитировала», так как они написаны словно обо мне и моей матери. Видно, что-то в нашем воспитании было общее (я имею в виду не только нас с вами, а «нас» – родившихся в определенную эпоху в определенной стране). Что касается того, что не очень понравилось, – то все равно понимаю, почему было необходимо это написать. И я полностью верю написанному, потому что у меня была возможность познакомиться с подобными типажами (и среди моих родственников они тоже были). А многие ваши критики, среди которых есть люди в возрасте наших родителей, а есть наши сверстники, некритично перенявшие у прежнего поколения манеру мыслить и манеру воспитывать, этого никогда не поймут, просто неспособны понять…

Раньше я пыталась объясниться на эту тему со своей мамой и своими подругами, но ничего хорошего из этого не вышло. Поняв, что худой мир лучше доброй ссоры, я предпочла с некоторых пор просто не разговаривать на эти темы с непонимающими. Тем не менее я уважаю тех, кто смелее меня и не молчит (раньше я знала только Павла Санаева, теперь знаю и вас).

Тем временем борцы за доброе имя писательницы Г. Щербаковой трудились, не покладая рук. Знакомая уже нам Брунгильда разразилась на СИ статьей, посвященной моей скромной персоне. И этим она добилась того, чего не могла достичь ранее, публикуя на этом сайте десятки, если не сотни своих сочинений. Наконец-то у нее случилась «посещаемость»! Сразу густо пошли комментарии, открылся форум, на который слетелась не стая воронов, а кое-кто похуже. Бывало, конечно, заходили «на огонек» и вполне достойные люди. Они пытались ввести разговор в некую цивилизованную колею. Однако эти попытки быстро пресекались хозяйкой форума Брунгильдой, которая, ни на секунду не забывая свое главное предназначение в этой жизни, т. е. графоманию, уводила дискуссию в дебри собственной неуемной фантазии. Недаром же она поднаторела на графоманских фэнтези. После этого нормальные люди из форума исчезали, а оставшаяся стая продолжала свою обычную скучную брань по поводу Шпиллерихи, перемежаемую причудливыми выдумками Брунгильды. Это если деликатно выражаться. А на самом деле даму просто несло, из нее лились потоки лжи, за которую она надеется остаться безнаказанной. Ведь она живет в России и знает местные порядки – на этой территории редко кто отвечает за свою ложь. А Брунгильда из тех, кто огульно порочит незнакомых людей, не краснея, когда ее ловят на вранье. Она из тех своих соотечественников, кто давно разучился краснеть, я заметила это давно… Вот несколько комментов с форума Брунгильды о моей книге и обо мне.