Уходи и будь счастлива - Кэтрин Сэнтер

Если я не собиралась сама помогать себе, она была настроена сделать это за меня.

Больше всего их волновало то, что у нас было очень мало времени. Оставалось всего три недели до того момента, когда надежда на улучшение навсегда покинет нас. А учитывая охватившую меня депрессию, процесс улучшения замедлился.

По правде говоря, процесс улучшения замедлился еще до признания Чипа. В течение целой недели до этого у меня не было никакого прогресса. Но заметили мы это только после нашего с ним разрыва. А до того, когда я все еще верила в свои фантазии, я рассматривала это замедление как естественный ход событий. Просто как период адаптации на пути к моему головокружительному успеху.

Теперь же это замедление я рассматривала совсем в другом ключе: как начало конца.

Я никому не говорила об этом, но, полагаю, это и так было очевидно.

А потом родители решили, что мне нужен «наставник».

Мама начала этот разговор за обедом. Мы ели вьетнамский салат с лапшой из их любимого ресторана, и папе он так нравился, что он даже причмокивал.

– Итак, – сказала мама, – сегодня первый день из оставшихся у тебя трех недель.

– После этого, – продолжил папа, – срок страховки истекает, и ты поедешь жить к нам.

Я фыркнула:

– Я не поеду жить к вам.

Родители переглянулись. Потом мой отец ласково спросил:

– А где же ты будешь жить, родная?

– У себя, – ответила я.

Но папа осторожно заметил:

– У тебя трехэтажный дом. С лестницами.

Я закрыла глаза.

– Я перееду на первый этаж.

Теперь он почти уже шептал:

– На первом этаже нет ванной. И кухни.

Я, конечно, знала об этом.

– Я что-нибудь придумаю.

Но мы все отлично понимали, что я ничего не смогу придумать. Что бы я стала делать – ползать по лестницам на коленях? Хотя это, может быть, мне и удалось бы.

– Ерунда, – сказала мама своим самым безапелляционным тоном. – Ты не сможешь жить там. Я уже разговаривала с риелтором. Он сказал, что сейчас самый удачный момент для продажи. Ты неплохо на этом заработаешь. – А потом она добавила: – И ему очень понравился твой декор.

И это говорила мне женщина, которая убедила всех соседей в том, что к лету я буду как новенькая.

– Я не собираюсь жить с родителями, – объявила я. – Я уже не ребенок!

– Это же просто временно, – сказал папа, всегда готовый подсластить пилюлю. Но я указала пальцем на маму:

– Не смей разговаривать с риелторами! Не смей продавать мой дом! Ты сама сказала, что я буду как новенькая!

Это было так по-детски – винить ее в моих бедах. Маленькие дети иногда так поступают прежде, чем поймут, что во многих отношениях их родители так же бессильны, как и они сами.

Но в то же время это было и декларацией независимости. Всю свою жизнь я обращалась к маме за инструкциями – как поступить, куда пойти, как сделать что-то. А мама убеждала и меня, и врачей, и, похоже, всех наших соседей, что я преодолею этот паралич.

Но, может быть, она больше уже не должна была вмешиваться в мою жизнь.

Хотя, если быть честной, я сама позволяла ей это.

В натянутом молчании, которое последовало за этим, мы все чувствовали вибрацию моих мыслей, как заставляющий землю немного дрожать сдвиг тектонических плит.

Столкнувшись с таким моим поведением, которое раньше было присуще только Китти, мама сдалась. Она подняла руки:

– Хорошо. Мы не будем продавать твой дом.

– Конечно, нет. Если ты этого не хочешь, – подтвердил папа.

– Я не хочу.

Как они могли подумать, что я этого захочу? Разве я уже и так не отказалась от многого?

– Но весь вопрос состоит в том, – сказала мама, возвращаясь к главному, – что у тебя уже почти не остается времени.

– Я это знаю, – сказала я, упрямо не прикасаясь к своему обеду.

– Поэтому мы считаем, – с напускной жизнерадостностью заявил папа, – что нужно прямо сейчас сделать все возможное, чтобы ускорить твое выздоровление.

Я долго молчала, переводя взгляд с одного на другую, прежде чем сказать почти рычащим голосом:

– Вся моя жизнь сейчас состоит в том, чтобы делать «все возможное». И пяти минут не проходит, чтобы я не старалась «ускорить свое выздоровление»!

Моя мама наклонилась ко мне:

– Я не рассказывала тебе о том, что недавно прочитала очень обнадеживающую историю? О девушке – бывшей балерине, – которая оказалась в точности такой же ситуации? Она много недель усердно работала над собой, и безо всякого результата. А потом, в одно прекрасное утро, она вдруг смогла пошевелить большим пальцем правой ноги. А на следующее утро пошевелила большим пальцем левой ноги. А еще через день она шевелила всеми пальцами. Через день она уже сгибала колени, а к концу недели смогла встать на ноги!

Потихоньку, незаметно для них я попыталась пошевелить пальцами ног.

Ничего.

Я даже не была уверена, что помню, как делать это.

Мне казалось, что я не люблю все эти обнадеживающие истории. Но на самом деле я просто ненавидела их.

– К чему ты ведешь?

Мама слегка прищурилась:

– Мы думаем, что тебе нужен хороший наставник.

Наставник? Я нахмурилась и посмотрела на папу.

– Что это за идея? – спросила я.

– Просто наставник, который будет дополнительно заниматься с тобой, – сказал он.

– Не понимаю, – упорствовала я.

Папа пожал плечами:

– Личный наставник, если хочешь.

– Кто-нибудь, кто поможет тебе делать больше того минимума, который покрывает твоя медицинская страховка.

Слово «минимум» глубоко оскорбило меня. Это говорил человек, который понятия не имел, что это означает, когда «минимум» становится твоим кошмарным «максимумом».

Но мама продолжала:

– Мы хотим быть уверены, что ты делаешь все возможное, пока ты еще можешь.

– Я и так делаю все возможное! – возмутилась я.

Но мама скептически посмотрела на меня.

– Я видела, как ты готовилась к экзаменам. Сначала в школе, потом в колледже. Я знаю, что ты способна на большее.

Я очень тихо проговорила:

– Ты и понятия не имеешь, на что я способна.

Но тут вмешался мой папа:

– Я думаю, что мама просто пытается сказать, что мы хотим тебе помочь. Насколько сможем.