Кровные узы - Анжела Марсонс

Надсмотрщица еще раз осмотрела их всех. Она была не дура и чувствовала, что что-то произошло, но так как все хранили молчание, мало что могла сделать.

Когда она ушла, Руфь подумала, уж не шестое ли чувство говорило ей весь день о том, что это произойдет. Может быть, именно это было причиной ее волнения. Теперь оно исчезнет.

По крайней мере, она на это надеялась.

Барни закончил есть и посмотрел на хозяйку в ожидании указаний. В большинстве случаев она к этому времени уже переодевалась и была готова идти в гараж, но сегодня Ким колебалась.

Обычно мотоциклетные запчасти отвлекали ее от текущего расследования. Головоломка из запчастей сменяла головоломку поисков в ее голове.

Инспектора все еще беспокоили две главные вещи: полная непохожесть жертв и то, что можно было назвать полным отсутствием эмоций в действиях убийцы.

Ей приходилось бывать на местах преступлений, где ярость убийцы, казалось, можно было пощупать руками. Масса ранений различной глубины и длины говорила о том, что убийца был вне себя. А были случаи, когда раны наносились медленно и аккуратно, даже педантично, чтобы продлить удовольствие. Иногда намек на возможную причину убийства был в самом месте нанесения ран – в районе половых органов. Но нынешний способ убийства не давал Стоун никаких улик. Один ножевой удар, нанесенный каждой из жертв. Совершенно лишенный индивидуальности, можно сказать, банальный. Убийца ничего не пытался сказать своими действиями. В его нападениях не было никаких скрытых смыслов, которые детективу надо было бы понять.

Мысли Ким переключились на Доусона, вполне вероятно, все еще сидевшего в офисе за своим столом и пытавшегося разобраться с множеством свидетельских показаний, которые теперь будут преследовать их до самого окончания расследования. Со временем их количество уменьшится, но они будут продолжать появляться до того момента, когда будет произведен арест. А с той информацией, которой они сейчас располагали, инспектор не бралась предсказать, когда такое произойдет.

Ее прежние чувства по отношению к коллеге притупились, но не исчезли окончательно. Сначала они всем отделом уселись за телефоны, чтобы помочь сержанту, но когда он попросил их оставить его одного, Стоун сразу же подала Брайанту и Стейси сигнал так и сделать. Она надеялась, что этот урок пойдет Кевину на пользу.

А тут еще эта Алекс…

Как бы Ким ни хотела этого, но ее встреча с Торн и то, что та приняла участие в судьбе ее матери, никуда не денется. Последние слова Брайанта все еще не давали ей расслабиться, как дорожные знаки, предупреждающие об опасности.

После стычки с Александрой на берегу канала Стоун смогла убедить себя, что психиатр знает ее не так хорошо, как думает. Но последняя их двадцатиминутная встреча сильно поколебала фундамент этой уверенности.

Инспектор не удивилась наглости этой женщины, которая выдавала себя за нее, общаясь с ее матерью. Их последняя встреча показала Ким, что социопат не признает никаких границ. Ее интересуют только собственные желания и потребности. Но тогда возникает другой вопрос: что Алекс надо от самой Ким? Однажды она уже попыталась разрушить ее «я» – и потерпела неудачу. Тогда что ей надо сейчас? И что такого есть у матери, что могло бы заинтересовать дочь?

– Проклятье! – произнесла детектив вслух, потому что, несмотря на бесчисленные предупреждения Брайанта, ей не оставалось ничего иного, как выяснить это самой.

Мужчина отошел в тень, когда открылись ворота гаража.

Она выкатила мотоцикл, который всего час назад закатила в гараж на его глазах. Шлем болтался на руле, так что на этот раз он смог увидеть ее лицо. На мгновение его выражение поразило мужчину. Он попытался оторвать от него взгляд, но не смог. Оно оказалось неожиданно красивым.

Инспектор остановилась и вздохнула, прежде чем протянуть руку за шлемом.

На этот раз в ее движениях была заметна нерешительность. Мужчина чувствовал, что какая-то сила влечет ее вперед и что в то же время что-то сдерживает ее.

Но он ощутил что-то еще. Что-то, что их связывало.

Это было нечто нематериальное. Он не слышал, не осязал и не обонял это, но тем не менее в воздухе присутствовало что-то еще.

Он не мог оторвать глаз от того, как она перекинула ногу через сиденье мотоцикла и завела его стартером.

Доехав до конца подъездной дороги, женщина заколебалась. Она посмотрела направо и налево, и сердце мужчины практически остановилось, когда ее взгляд скользнул по нему.

На мгновение он испугался, что они встретятся глазами.

Но этого не произошло. Она посмотрела сквозь него, как будто его просто не существовало в природе. В каком-то смысле это так и было. Было всегда.

* * *

Его дядя впервые зашел в его комнату, когда ему было пять лет. Это было его первое воспоминание. Все, что произошло до этого, было уничтожено ужасом и смятением той ночи. А все, что было после, несло на себе ее отпечаток.

Он не помнил, чтобы его детство походило на детство других детей. Оно не было украшено воспоминаниями о днях рождения или каникулах. Он не помнил свои огорчения от проигрышей в футбол или разочарования от рождественских подарков.

Начиная с пяти лет его дядя заходил в его комнату и насиловал его. Вся остальная его жизнь проходила как в тумане. Лишь физическое надругательство имело четкие очертания. Оно стало основой его жизни. Детство проходило под знаком того, первого раза, когда все это произошло. Того раза, когда он плакал так сильно, что его стошнило. Того раза, когда ему впервые пришла в голову мысль о смерти. Того раза, когда он осознал, что ответа на его молитвы не будет. И, наконец, того раза, когда он понял, что может сам прекратить эту пытку.

Все изменилось с его двенадцатым днем рождения. В тот день он понял, что должен делать. Он посмотрел на себя в зеркало и осознал, что по своим физическим характеристикам уже не тот маленький мальчик, который все еще прячется у него в сознании. Он почти не заметил, как дорос до пяти футов четырех дюймов и как огрубела его кожа.

В голове юноши стал формироваться план, потрясающий своей простотой. У него достаточно сил. А последствия его не интересуют. Хуже все равно не будет. Он наслаждался этим новым знанием, пока не наступил следующий раз.

А когда тот наступил, он был полностью к нему готов.

Он выхватил кухонный нож из-под подушки.

– Ты никогда не ударишь меня этим, – с издевательской ухмылкой произнес его дядя.

И он знал, что его дядя прав. Он бросил нож рядом с кроватью, которая в течение семи лет была его тюрьмой. Первый удар пришелся в правый висок, и его дядя зашатался.

С помощью ножа он мог бы завершить все очень быстро, но ему не нужна была скорость. Он хотел чувствовать каждый удар. Хотел ощущать, как этот мужчина умирает у него на руках, потому что только в этом случае он смог бы в это поверить. Поверить в то, что все закончилось.