Белые лилии - Саманта Кристи

Я улыбаюсь, но он жестом останавливает меня и начинает отчитывать:

– Но если ты еще раз притронешься к моему оборудованию, я отрежу тебе правую руку. Никому нельзя трогать мои вещи, Скай.

Я застенчиво смотрю на него и пожимаю плечами: мне втайне нравится, что он называет меня Скай.

– Но если серьезно, я очень тебе благодарен. За эти последние недели. Да что там, последние месяцы, несмотря ни на что, были самыми счастливыми в жизни Эрин. Знаешь, я даже ревновал, что она проводит с тобой столько времени. Ведь до тебя мы с Эрин всегда были только вдвоем. А потом в нашей жизни появилась ты, и она словно нашла свою вторую половинку. Ты олицетворяешь собой все, чего она всегда хотела, но боялась. Звучит банально, но ты ее дополняешь. И я очень благодарен тебе, Скайлар. Ты даже представить себе не можешь насколько.

Он наклоняется и обнимает меня, и я таю в его объятиях. От его слов слезы начинают течь у меня по щекам, и я не сдерживаю их. Все, чего я боялась, все, о чем я думала, все, в чем я сомневалась, – он каким-то образом… признал, что моя жизнь имеет значение. И я на долю секунды задумываюсь, не верю ли я в судьбу. Может, Эрин была права? Может, я и правда пришла в этот мир, чтобы найти ее, подружиться с ней, чтобы мы смогли провести это время вместе? Может, то, что я делала… имело смысл?

Шерри кричит, что они готовы, и Гриффин отпускает меня. Потом он целует меня в щеку, и мое сердце трепещет. Я ненадолго прикрываю глаза и наслаждаюсь этим ощущением – без чувства вины, которое ему обычно сопутствует.

– Давай попробуем, – говорит он.

Я киваю, чувствуя головокружение от слов, которые теперь значат гораздо больше, чем когда я впервые произнесла их полгода назад.

У всех глаза на мокром месте. Даже врач УЗИ поняла, что происходит, и плачет вместе с нами. Четыре пары глаз прикованы к одному крошечному младенцу на мониторе. Невероятно, как много можно увидеть на трехмерном УЗИ. Я и представить себе не могла, что в восемнадцать недель ребенок уже будет идеально сформированным крошечным человечком. В следующие двадцать две недели он будет только расти. Каждый пальчик, каждая черта лица уже сформированы. И когда на мониторе отображаются гениталии Горошинки, Эрин выкрикивает:

– Я так и знала! Это мальчик. У вас будет мальчик.

Я хватаю ее за руку.

– У нас будет мальчик.

Она кивает, ее взгляд все еще прикован к монитору: мы смотрим, как Горошинка вертится. В какой-то момент он, кажется, даже сосет большой палец. Я благодарна врачу за то, что она позволяет нам смотреть гораздо дольше, чем обычно разрешают на УЗИ.

– Надо назвать его в честь тебя, Эрин, – говорю я, сжимая ее руку.

– Как? Нельзя же назвать мальчика в честь меня!

– Можно! Можно назвать его Эрон, – говорю я. – Это имя идеально подходит.

Эрин наконец отрывает глаза от монитора и смотрит на меня. Она прижимает руку к сердцу, и выражение благодарности у нее на лице переполняет меня. Потом она вздыхает:

– Нет. Не надо. Это нездорово. Вы будете думать обо мне каждый раз, когда будете называть его по имени.

Я смеюсь и перевожу взгляд с Эрин на Гриффина.

– Ну да, в этом-то вся суть. Я хочу думать о тебе. Ты лучшая подруга и лучшая жена, о которой можно только мечтать. Ты была бы лучшей на свете матерью. Это всем известно. Все это происходит благодаря тебе. Если бы не ты, его бы даже не существовало. Может, он и растет внутри меня, но он твое создание. Разумеется, я хочу его назвать в честь тебя. Ну, если вы оба согласны.

Эрин смотрит на Гриффина, а тот ей подмигивает. Потом Эрин кладет руку мне на живот и снова смотрит на монитор.

– Приятно познакомиться, Эрон Пирс.

Я плачу вместе со всеми остальными, но от меня не ускользает то, что Эрин использовала фамилию Гриффина. Я украдкой смотрю на Гриффина, который, без сомнения, слышал то же самое. Он пожимает плечами и целует Эрин в макушку. Потом кладет руку на мой живот рядом с ладонью Эрин, и мы наслаждаемся еще несколькими секундами с нашим сыном.

Нашим сыном.

Боже правый! У меня будет ребенок.

Когда мы возвращаемся домой, Гриффин с легкостью поднимает Эрин по ступенькам в ее новую спальню. От меня не ускользает тоска во взгляде Эрин, когда Гриффин заносит ее в дом. Она знает, что это был последний раз. Она крепко держит в руках несколько распечатанных снимков с УЗИ, пока Гриффин укладывает ее на постель.

Пока нас не было, доставили еще цветы. Мы с Эрин часто шутим, что никто, кроме меня, не осмеливается дарить ей белые лилии. Ведь это цветок сочувствия. Цветок смерти. Даже Гриффин их не приносит. Он выбирает традиционные розы, иногда орхидеи, как Бэйлор. Но не я. Я всегда дарю ей только белые лилии.

Через час после нашего возвращения в дверях дома появляются Бэйлор и Мейсон. Вместе с Эрин они отправляют нас с Гриффином по бессмысленным поручениям и строго велят не возвращаться домой, пока они не разрешат. Не знаю, почему нас выгнали, – ни один из них ничего нам не объясняет. Могу предположить, что Эрин хочет заручиться поддержкой близких нам людей, чтобы мы продолжили делать то, что она начала, когда ее не станет.

Вскоре после наступления темноты нас с Гриффином зовут домой. Эрин приглашает меня в свою комнату. По ее взгляду я все понимаю. Все произойдет именно сейчас. Сейчас она спросит меня о моих планах. Сейчас я разобью ей сердце, потому что не могу с уверенностью сказать, что нас ждет в будущем. Сейчас у нас будет – вполне возможно – последний душевный разговор.

Она хлопает ладонью по постели рядом с собой. Я залезаю и ложусь рядом с ней, слезы появляются у меня на глазах, когда я чувствую, как она вздрагивает от боли. Мы лежим так каждый вечер после того, как она выпивает свой бокал вина на веранде. Мы лежим, как подростки на пижамной вечеринке, и болтаем обо всем на свете. Обо всем, кроме одного.

– Нам обязательно нужно поговорить об этом сейчас? – спрашиваю я, как капризный ребенок.

Эрин улыбается, как всепонимающая мать.

– Сейчас или никогда.

От этого заявления у меня сжимается сердце.

– Эрин, ты же