Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Новое гражданское общество навело порядок в повседневной жизни города и нации в целом, хотя не все из этих изменений приветствовались единодушно. К привычной королевской и феодальной власти присоединилась и власть новых социальных институтов — а власть в Шотландии всегда имела крайне мало эффективных средств заставить себя слушать.

С новыми судами и новыми законами появились и новые преступления. Прежде с мелкими прегрешениями вполне справлялись с помощью исповеди и епитимьи; поскольку исповедь была тайной, все оставалось между кающимся и исповедником. Имелись и исключения однако. В 1547 году исповедник некоей Джанет Брюс велел ей пойти на Хай-стрит, поднести капеллану восковую свечу, найти Изобель Каррингтон и сказать той при свидетелях ясным шотландским языком: «Здесь, при трех честных людях, я свидетельствую, что облыжно оскорбила и оклеветала тебя, сказав, что ты — чертова шлюха. Единственное, что я знаю, что ты — честная женщина и верна своему мужу». Джанет также должна была сказать мужу Изобель, Роберту: «Я оболгала тебя и твою жену, назвав тебя рогоносцем, в то время как я признаю, что это неправда, так как твоя жена — честная женщина». Ради удовлетворения обеих сторон конфликта Изобель также должна была прийти к Джанет и сказать: «Ты — честная женщина, и я не знала точно, что ты совокуплялась со старым чиновником, и поскольку, как можно заключить, я просто передавала сплетню, то прошу Бога и тебя простить меня». Епитимья налагалась публичная, однако целью она имела не наказание грешника, но примирение между сторонами, и скорее утешала обиженных, нежели ожесточала сердца.[132]

* * *

Пример старого доброго беззаботного отношения к неприятностям мы видим в стихотворении Александра Скотта «Поединок и спор у Драма». Безусловно, это скорее литературное произведение, нежели репортаж, и в нем выказывается определенное снисходительное отношение поэта-аристократа к неумытому простолюдину — хотя более вероятно, что это скорее знак близости разных слоев малочисленного шотландского общества, которой суждено было пережить великие перемены, обрушившиеся на страну в ту эпоху. С литературной точки зрения стихотворение представляет собой смешение нескольких любимых макарами жанров и в ироикомическом ключе излагает историю о драке простолюдинов. Его персонажами становятся жители Эдинбурга, прогуливающиеся на зеленом пятачке у Драма, на главной дороге, ведущей от города к югу (теперь там стоит особняк в стиле классицизма). Там должен был состояться турнир, однако из-за курьезной путаницы до него дело так и не дошло. Зрителям приходится искать другое место для того, чтобы отметить праздник подобающим образом:

Все напились и, поскольку шотландцы любят подраться, а больше делать было нечего, молодые парни стали бороться друг с другом, чтобы повеселить и себя самих, и толпу. Так продолжалось до вечера:

Когда ко времени вечернего звона они вошли в Эдинбург через южные ворота, то согласились, что прекрасно провели время. Точно датировать это стихотворение и, таким образом, отнести его либо к периоду до Реформации, либо уже после нее, невозможно. Без сомнения, именно такому поведению, какое описано в этом стихотворении, и стремились воспрепятствовать реформисты.[133]

Изменения в обществе никогда не бывают мгновенными, и лишь строгие карательные меры могут их как-то ускорить. Реформисты весьма решительно выступили против всего того, на что прежнее духовенство смотрело сквозь пальцы. Однако перемены коснулись не только соблюдения религиозных ритуалов, но и всей жизни Эдинбурга и страны в целом. Публичные представления, карнавалы и шествия были запрещены. Борьба с проституцией, пьянством и прочими грехами в этом роде была менее успешной. Громогласные прокламации, раз за разом выпускавшиеся городским советом, свидетельствуют, что человеческая натура оставалась прежней. В чем реформисты действительно достигли заметных успехов, так это в том, чтобы сделать жизнь Эдинбурга более унылой. Сэр Ричард Мейтланд был судьей из семьи, связанной с партией королевы Марии Стюарт. К этому времени он уже отошел от дел и ослеп, но тот факт, что он мог ныне видеть прежнюю веселую Шотландию только в своем воображении, делает его воспоминания еще более трогательными:

* * *

Реформисты не остановились на заботах об общественной добродетели, но занялись каждым человеком персонально, заручившись поддержкой целой лавины законов, выпущенных парламентом. В 1563 году были законодательно запрещены супружеские измены, в 1563 — ведовство, в 1567 — внебрачные половые связи, в 1579 — несоблюдение Божьих дней; супружеские измены опять же, вместе со сквернословием и ношением модного платья — в 1581 (момент кульминации праведного рвения), пьянство — в 1617 году. Сход второй подобной лавины, направленной против дурных привычек шотландского народа, наблюдался только в 1999 году, когда восстановленный парламент снова выпустил целый ворох таких актов.

На практике в XVI веке с грехами боролись церковные сессии, нижняя инстанция реформированной шотландской церкви, состоявшая из простых священников и старост общин. Их миссия состояла в том, чтобы внедрять основы новой веры в повседневную жизнь людей; они занимались всем, от обеспечения общественной дисциплины до заботы о бедняках. Предполагалось, что они знают свою паству или, по крайней мере, могут навести о ней необходимые справки. Оставалось только надеяться на то, что при принятии решений они руководствуются богоугодной беспристрастностью. Однако в Эдинбурге (если и не по всей стране) эти сессии действовали достаточно автономно, и городской совет поддерживал их, не вмешиваясь особо в их деятельность.

Реформация завоевала сердца и умы людей. Хорошее подтверждение этому предоставляет Кэнонгейт. Евхаристии были нерегулярными; принятие причастия означало, что человек поддерживает новый порядок. Согласно записям церковной сессии в Кэнонгейте, 25 февраля 1564 года, в воскресенье, к причастию явилась тысяча человек. Это, по-видимому, практически все взрослое население этого квартала. Реформация давала народу то, чего он так ждал.[135]