Молчание Сабрины 2 - Владимир Торин

вызвали бы ненужные подозрения раньше времени. Весь план передал мне дядюшка.

– Твой дядюшка? – удивилась Марго Треппл. – И когда это он вдруг стал доверенным лицом Брекенбока?

– Не могу о том судить, мадам. Мне дали список констеблей, которых я должен взять с собой, описали все в точности, что я должен делать и даже текст… ну, слова, которые я должен буду говорить, и…

– Зачем ты согласился? – с подозрением прищурилась Марго. – Ведь не просто так?

Грегор Брум глянул на нее, а потом снова опустил взгляд и смущенно покраснел.

– Брекенбок передал, что, если я помогу ему, он отпустит Клариссу и позволит мне сделать ей предложение руки и сердца.

– Провались ты пропадом, Грегор! Со своей треклятой рукой и своим треклятым сердцем! Из-за них мы теперь не пойми где и не пойми, во что встряли. Ты ведь понимаешь, дурья твоя башка, что никакой это не план Брекенбока, да?

– Эм-м… ну да, – пробормотал сержант Брум. – Когда вы об этом сказали, мадам, я тоже начинаю подозревать, что тут что-то нечисто…

– «Что-то нечисто»! Вот ведь Дуболом! Где мы находимся, я тебя спрашиваю?!

– Не знаю, мадам. Этого не было в плане и…

И тут железная комната, в которой они находились, качнулась. Откуда-то донесся натужный лязг, из-под пола раздался скрежет – судя по всему, там включились какие-то механизмы. Втянув носом воздух, Марго различила едкий запах химрастопки и дымную вонь.

– Мы движемся! – озвучил свои очевидные наблюдения сержант Брум.

– Неужели? Да у нас тут самый наблюдательный флик в Габене! Отсыпьте ему аплодисментов или киньте в шлем тренгель.

Брум нахмурился. Он знал, что такое «тренгель», поскольку лично сыпал в шляпы актеров чаевые после каждого спектакля – больше всего этого тренгеля он давал, само собой, прекрасной Клариссе. Сержант понимал, что заслужил оскорбления и насмешки, и все же сейчас его больше волновало то, где он оказался.

– Думаю, мы на подводной лодке, – сказал Брум. – Ну, или на борту дирижабля. Это место смахивает на трюм.

– Скорее уж на карцер. Там дверь.

– Она заперта, мадам. Колесо не поворачивается. Я проверил сразу, как пришел в себя.

Марго сморщила лоб, пытаясь вспомнить хоть что-то. В памяти всплыли громыхающий по разбитой мостовой Фли полицейский фургон, его зловонное заплеванное нутро и кандалы на запястьях.

– Что последнее ты помнишь? – спросила она.

– После рейда мы прибыли в тупик в Грязных кварталах, где должна была состояться встреча с дядюшкой, наступил назначенный час, но дядюшка не явился…

И тут Марго с Грегором вспомнили одновременно: человек в костюме-футляре и с серым лицом. Он появился будто из-под земли. А потом темнота…

Откуда-то сверху вдруг раздались шипение и треск. В темноте под потолком проглядывали очертания рупора вещателя. К помехам добавился голос. Ни Марго, ни Грегор не поняли ни слова из того, что он говорил. И неудивительно, ведь говорил обладатель голоса на незнакомом языке.

Колесо на двери со скрипом провернулось, и дверь открылась.

Марго храбро встала перед Грегором, готовая драться, кусаться и выдирать волосы любому, кто зайдет.

Переступив металлический порог, в карцер вошел высокий человек в застегнутом по самое горло длинном пальто-футляре и цилиндре на голове. Серое лицо незнакомца не выражало ни одной эмоции – более того, в нем, казалось, не было ни одной черты, за которую мог бы уцепиться взгляд.

Глянув на Марго и Грегора, серолицый поднял руку и завел ее за голову. Нащупав там что-то, он убрал руку, а затем…

Костюм вместе с кожей распались и рухнули вниз грудой тряпья, и наружу вылезли черные лоснящиеся щупальца.

Марго и Грегор закричали.

Глава 5. Приправы. По вкусу.

Наступило утро. Приятное… слишком приятное для Габена утро. Было свежо, но не настолько, чтобы ежиться от холода, вовсе не душно и даже – что удивительно – слегка солнечно.

Талли открыл глаза и улыбнулся. Он чувствовал себя просто превосходно. Он выспался. Дурные сны его не тревожили, будто разбежались по своим шкатулкам и всю ночь в страхе в них прятались. У него ничего не болело, он ничего не отлежал и даже не успел протрезветь. Просто чудеса!

Откинув лоскутное одеяло, Талли стащил ходульные ноги на пол, потянулся, похрустывая всеми возможными косточками. Казалось, даже один позвонок – этот мерзкий застарелый дезертир – вернулся на место. Приятное тепло растеклось по телу. В голове не было ни одной нехорошей мысли, словно, кругом все не тонуло в обычной для хозяина балагана безнадежности и беспросветности! И то верно, ведь как беспросветность может сочетаться с этим чудным солнечным зайчиком, прыгающим по столу и коврику. О! Он снова на столе!

Утро было похоже на старого доброго приятеля, почтенного джентльмена со свежей газетой подмышкой и с запахом горячего шоколада из чашки.

Талли Брекенбок вскочил на ноги и принялся вытанцовывать на своих ходулях по фургону. Внутри был необычный порядок: все подметено и вычищено, никакого чернильного пятна в углу и никаких разломанных часов… Он давно не был в таком чудесном расположении духа. Что и говорить – он и вовсе полагал, что с ним подобное больше не случится. Все эти людишки, которые постоянно выводят его из себя, все эти напасти, которые просто берут и сменяют друг друга, как часовые у тюрьмы в квартале Хайд. Все эти козни кукольников Гудвинов, Смоукимиррорбримов и чужаков из… Нет! Хватит о них думать! Только не сейчас! Они не должны омрачить это чудесное утро.

Талли кружил по фургону. Ходулины выстукивали: топ-топ-татоп. Откуда-то из-за окна звучала приятная музыка – вальс, или нет – неважно! – просто красивый набор звуков, негромкий, как дуновение ветерка.

И тут Талли заметил, что стол уже накрыт. Кто-то сделал оладьи – и как же они пахли! Подумать только! Ууу! Рядом стояла чашка кофе, а молочник блестел полированным боком. Три яйца всмятку замерли на своих подставочках и кто-то даже приготовил парочку кружевных салфеток.

Талли сунул нос в чашку, едва не вымочив его в кофе.

– А-ах! – Он шумно втянул ноздрями этот дивный аромат пряного черного напитка. И корица тут же! Как чудесно!

Поспешно опустившись на стул, Талли повязал салфеточку и взял крошечную блестящую ложечку.

– Какая приятная кроха, – похвалил он ложечку и пару раз стукнул по острому