Флэшмен под каблуком - Джордж Макдональд Фрейзер

* * *

[Выдержка из дневника миссис Флэшмен,

…августа 1844 г.]

Отныне я Лишена Надежды и Безнадежно Одинока в своем Заключении, подобно Узнику Шильона[75], за той лишь разницей, что он находился в темнице, а я – на паровом корабле, что в тысячу раз хуже, ибо в темнице ты хотя бы остаешься на месте, а не уносишься все далее от Дорогих Друзей! Уже неделя, как я лишена свободы – нет, она кажется мне целым Годом!! Мне остается только тосковать по утраченной любви и в Ужасе гадать, какую же Судьбу готовит мне мой бессердечный похититель. Колени мои подгибаются, а сердце замирает – как завидую я доле Шильонского Узника (см. Выше), поскольку над ним не нависал такой Страх, и у него хотя бы была мышка, с которой можно играть и которая тыкалась ему носиком в ладонь в знак симпатии. Не то чтобы я люблю мышей, но еще меньше мне по нраву тот Отвратительный Туземец, что приносит мне еду, которую я не в силах поглощать, хотя в последние дня два, когда мы, как я заметила через окошко в борту, приблизились к берегу, к рациону прибавились некоторые весьма Вкусные Фрукты. Суждено ли этому причудливому и враждебному тропическому берегу стать Ареной моего Рабства? Продадут ли меня здесь, на Землях Индии? Ах, милый Батюшка и добрый, благородный, великодушный Г. – мне больше вас никогда не увидеть!!

Но даже горечь потери не страшнее, чем Неопределенность, терзающая меня. С того самого жуткого дня моего похищения я не видела дона С. Поначалу мне казалось, что это результат Стыда и Раскаяния, которые не позволяют ему посмотреть мне в глаза. Я воображала его Мечущимся по своему Кораблю, терзаемого муками совести, грызущего ногти и Глухого к мольбам матросов, требующих указать им курс, пока судно бесцельно качается на волнах. О, как заслужил он эту Пытку! Но все же чрезвычайно странно, после всех его Страстных Излияний, что он целых семь дней Избегает видеть меня, Объект своего Помешательства. Не могу уразуметь этого, поскольку вряд ли вообще ему знакомо понятие о Совести, и не могут же корабельные дела занимать все его время! Почему же тогда Жестокий Злодей не спешит насладиться видом Беспомощной Жертвы и Позлорадствовать над жалким ее видом, поскольку тафта на моем платье совсем перепачкалась, да и в каюте так жарко, что мне по неволе пришлось выбрать одно из туземных одеяний, называемых саронга, из числа предложенных уродливой маленькой китаянкой, которая прислуживает мне – желтолицее создание и ни слова по-английски, хотя вовсе не такая неряха, как некоторые из известных мне служанок. Мне приглянулась саронга из красного шелка – она, кажется, идет мне лучше других, – и еще одна, синяя с золотой вышивкой, весьма милая. Но они, конечно, слишком простые и легкие и совсем не сочетаются с европейской одеждой, разве в качестве déshabillé[76]. Но мне ничего не остается, а поскольку каблук на левой туфле сломался, пришлось снять их совсем. Туалет мне тоже совершать нечем, поэтому волосы мои пришли в форменный беспорядок. Дон С. – Негодяй и Скотина: во-первых, потому что похитил меня, а во-вторых, потому как столь бессердечно пренебрегает мной в таких прискорбных обстоятельствах!

По полу дни ПП

Наконец он пришел, и я обескуражена! Пока я поправляла, насколько возможно, страшный небольшой ущерб, нанесенный моей внешности жестоким заточением, и прикидывала, как моя саронга (та, что красная) будет сидеть элегантнее – ибо существует превосходное правило, обязывающее Благородных Женщин в любых Обстоятельствах выглядеть как можно лучше и сохранять достойный вид, – как вдруг Заметила его Присутствие. На мои Возмущенные Протесты он ответил комплиментом по поводу того, как идет мне саронга, сопроводив его таким жгучим Взглядом, что я тут же пожалела о снятом платье, опасаясь, как бы мой вид в Туземном Убранстве не распалил в нем темную страсть. В ответ на мои настойчивые требования немедленно вернуть меня Домой и мои Укоры в пренебрежении мной он совершенно спокойно и дотошно стал расспрашивать, Удобно ли мне тут!

– Верните меня сей же час к семье, и мне не понадобятся ваши никчемные удобства! – с ядовитым презрением парировала я.

Он не обратил ни малейшего внимания на мой выпад и заявил, что мне стоит навсегда выбросить подобные мысли из головы.

– Что? – вскричала я. – Вы отказываете мне даже в нормальной одежде, туалетных принадлежностях, ежедневной смене белья и разнообразии в меню, оставив только жареную свинину, от которой меня уже тошнит, и даже не собираетесь проветривать и убирать мое помещение?

– Нет-нет, – запротестовал он. – Это все вы получите, как и прочее, что вашей душе угодно будет, но про возвращение к семье придется забыть. Это не обсуждается!

– Это мы еще посмотрим, приятель! – вскричала я, пряча Страх, который в моей Трепещущей Груди пробудили его Жестокость и Бессердечие, под маской Напускной Храбрости. Тут он, к моему изумлению, падает на колени и хватает – правда, с должным уважением, – мою руку и начинает говорить в такой трогательной и умоляющей манере, прося извинить его за дерзость и клянясь, что, разделив его Любовь, я стану Настоящей Королевой, и малейший мой каприз будет приказом, и меня никто и пальцем не тронет. Видя мою слабость, дон С. с жаром заговорил о Добрых Отношениях, связывавших нас, и я, вопреки самой Себе, растрогалась до слез.

– Зачем, ах, зачем, дон С., вы погубили это все своим бездумным и неблагородным поведением после такого приятного путешествия? – вскричала я. – Это так низко с вашей стороны!

– Я не мог выносить пытку, видя вас в руках другого! – отвечает он.

– Как? Каких Какого другого вы имеете в виду, дон С.? – спрашиваю я.

– Вашего мужа! – отвечает он. – Но теперь, кля-сь н-бом, он вам больше не муж!

Дон вскочил и стал уверять меня, что мой Дух не уступает моей Красоте, каковую он превозносил в словах, которые я не берусь повторить, хотя, осмелюсь утверждать, комплименты эти высказывались от чистого сердца. Потом он решительно заявил, что завоюет мое сердце любой ценой. Вопреки моему сопротивлению, жалобам и тщетным мольбам о Помощи, которой, понятно, ждать было неоткуда, он раз за разом силой припадал к моим губам, и так страстно, что я провалилась в Спасительное Забытье, в коем и провела пять или десять минут, пока, по Вмешательству Небес, один из матросов не вызвал его на палубу, и он, повторяя клятвы Верности, оставил меня в самых расстроенных чувствах.

До сих пор нет признаков погони со стороны Г., на что я так сильно надеялась. Неужели я и впрямь забыта теми, кто больше всего дорог мне, и неужели действительно мне не на что рассчитывать? Обречена ли я на вечную разлуку, или же дон С. когда-нибудь очнется от своей неумеренной страсти ко мне – нет, точнее, к моему Внешнему Облику, – толкнувшей его на столь неразумный шаг? Молюсь, чтоб это было так, и часами напролет плачу, нет, даже проклинаю ту Пышность Форм и Правильность Черт, которыми когда-то так гордилась. Ах, почему бы мне не родиться просто милой, как моя сестренка Агнес, или наша Мэри, которая еще менее симпатична, но все-таки сложена не так уж дурно, или…..[77] Ах, милые мои сестрицы, нам уже никогда не свидеться! Если бы вы только знали и могли посочувствовать мне в горе! Где же Г.? Дон С. прислал мне в каюту большой букет тропических цветов. Они такие милые, но совершенно безвкусные.