Британская разведка во времена холодной войны - Колдер Уолтон

Вслед за информацией о Нанне Мэе МИ-5 начала в отношении его интенсивное расследование, в ходе которого в один прекрасный день в октябре 1945 г. офицеры службы поджидали его, когда он придет на назначенную встречу у Британского музея со своим советским куратором. Однако Нанн Мэй так и не появился, почти наверняка благодаря Киму Филби, который знал о слежке МИ-5 благодаря своему положению в 9-м отделе SIS и предупредил его, чтобы тот не ходил на эту встречу. Ухватившись за последнюю надежду, МИ-5 в феврале 1950 г. подключила к работе своего мастера по проведению допросов и «ловца шпионов» Уильяма «Джима» Скардона – бывшего офицера особого отдела и специалиста-почерковеда, который обладал удивительной способностью заставлять говорить даже самых упорствующих субъектов. Его тактика в отношении Нанна Мэя представляла собой сочетание дружеского отношения к ученому, завоевания его доверия и блефа: он говорил ему, что улик против него масса, что ему следует «во всем сознаться» и признать свою вину. На самом же деле – и Скардон знал это – без признания Нанна Мэя у МИ-5 не было достаточно фактов для его судебного преследования. 20 февраля 1946 г. Нанн Мэй полностью признался в своей работе на советскую разведку. Позже он был предан суду и приговорен к десяти годам тюремного заключения за нарушение закона «О государственной тайне» от 1921 г.5

Но еще худшее ожидало британскую разведку впереди. Ближе к концу войны американские военные дешифровщики (при помощи коллег из Правительственной школы кодов и шифров) начали расшифровывать некоторые советские сообщения высокого уровня, которые шли из Северной Америки в Москву и обратно (американское и английское правительства дали им кодовое название «Венона»). Расшифровки «Веноны», которые в общей сложности составили около трех тысяч советских дипломатических сообщений, раскрыли шокирующую степень проникновения советской разведки по обеим сторонам Атлантики. Они выявили, что свыше двухсот американцев работали на советскую разведку в годы войны и после нее, и в каждом департаменте администрации Франклина Рузвельта в военные годы действовали советские шпионы. «Венона» была, вероятно, самым крупным источником информации для правительств западных стран о советской шпионской сети за все годы холодной войны – таким засекреченным, что о его существовании стало известно широкой общественности лишь в 1995 г. после распада Советского Союза. Личность некоторых советских шпионов, упоминаемых в «Веноне», так и не была установлена никогда6.

В Соединенных Штатах информацию, предоставленную «Веноной», иногда использовали весьма сомнительным образом, как в пресловутом деле ФБР против Юлиуса и Этель Розенберг, которые были осуждены и казнены за работу на советскую разведку в 1953 г. И хотя ФБР не могло обнародовать это в то время, большая часть его информации против Розенбергов была получена из расшифровок «Веноны», которые предоставили убедительные доказательства их шпионской деятельности, – но это не оправдывает их казнь на электрическом стуле в тюрьме Синг-Синг. Некоторые свидетели сообщали, что Этель Розенберг умерла лишь после повторных электрошоков, в результате которых от ее головы пошел дым7.

Один из самых значимых советских шпионов, раскрытых благодаря «Веноне», носил кодовое имя «Чарльз». Его личность была установлена в сентябре 1949 г.: он работал над Манхэттенским проектом. Точно так же, как и Алан Нанн Мэй, своим советским кураторам он передавал чрезвычайно важную информацию о том, как построить атомную бомбу, включая «полные технические чертежи» и расчеты. Благодаря тщательному сбору косвенных доказательств в отношении агента «Чарльза» из расшифровок «Веноны» МИ-5 установила его личность: им был немецкий эмигрант, ученый доктор Клаус Фукс, который в Манхэттенском проекте занимался теоретическими расчетами, имевшими отношение к расщеплению ядра атома и «методу внутреннего взрыва», применяемого в плутониевой бомбе. К несчастью для МИ-5, во время войны она выдала ему свидетельство об отсутствии каких-либо заболеваний, провела в отношении его проверку и подтвердила его надежность, прежде чем он получил доступ к британскому атомному проекту, носившему кодовое название «Сплавы для пусковой установки», а затем и более серьезному Манхэттенскому проекту. Документы МИ-5 того времени демонстрируют, что некоторые офицеры, отвечавшие за проверку Фукса в отделе С МИ-5, скептически относились к его лояльности, но факты, имевшиеся в его деле и свидетельствовавшие против него, были отрывочными – свидетельство неполноценности процедуры «выявления нежелательных связей» в плане его работы на советскую разведку. Что еще хуже, после войны МИ-5 снова подтвердила надежность Фукса для совершенно секретной работы на этот раз в британском ядерном исследовательском центре в Харвелле (Оксфордшир), где он и работал, когда был разоблачен благодаря расшифровкам «Веноны». И хотя будет, наверное, преувеличением называть Фукса «человеком, который дал Советскому Союзу бомбу», как это сделал руководитель ФБР Дж. Эдгар Гувер и некоторые представители британской прессы, когда это дело стало достоянием гласности, без сомнения, советские ученые-атомщики во многом использовали предоставленную им техническую информацию главным образом для того, чтобы подтвердить свои собственные исследования8.

Проблема МИ-5 состояла в том, что она не могла представить расшифровки «Веноны» в качестве доказательства против Фукса в суде. Как и в настоящее время, перехваченные радиотехнической разведкой материалы не допускались в качестве доказательства в английских судах, а это означало, что МИ-5 должна была либо поймать Фукса с поличным, либо получить от него признание. Отдел В МИ-5 начал в отношении его интенсивное расследование, которое не обнаружило ничего, кроме возможной любовной связи с женой другого ведущего ученого в Харвелле Герберта Скиннера и того факта, что Фукс плохо управлял автомобилем. Причина, по которой МИ-5 не удалось получить каких-либо доказательств его шпионской деятельности, состояла в том, как позднее признался Фукс, что к этому времени он перестал уже работать на советскую разведку. Отчаяние МИ-5 росло, и в декабре 1949 г. она снова решила подключить к работе своего специалиста по допросам Джима Скардона. Он умело расположил к себе Фукса в нескольких неофициальных беседах в Харвелле, которые иногда проходили за обедом в близлежащих пабах. В ходе этих бесед он ловко заставил Фукса признать свою вину. Скардон заставил Фукса поверить, что если тот признается, то по-прежнему останется преподавать в университете, хотя и знал, что это невозможно9.

Фукс подписал полное признание 24 января 1950 г. «под значительным моральным давлением» и был предан суду за нарушение закона «О государственной тайне» от 1921 г. На слушании дела при закрытых дверях в Центральном уголовном суде Олд-Бейли, которое заняло всего полтора часа, судья лорд Годдард приговорил его к максимально возможному сроку заключения – четырнадцати годам. Атмосферу паранойи, которая окружала дело Фукса в Великобритании, передал фильм, снятый в то время братьями Баултинг, «Семь дней до полудня» (1950), в котором фигурировал офицер особого отдела, приблизительно срисованный со Скардона, который лихорадочно пытался выследить обезумевшего ученого-атомщика. Фукс был выпущен из тюрьмы за хорошее поведение в 1959 г. и переехал в Восточную Германию, где получил орден «За заслуги перед Отечеством» и продолжал свои ядерные исследования вплоть до своей смерти в 1988 г.10