Мадам Хаят - Ахмет Алтан

нашел ту самую марку. «Я не могу ее себе позволить, купи, если у тебя есть деньги», — сказал он. Мне в руки плыло сокровище. Я продал все: свой дом, лавку, машину — все. Я купил марку, которую принес мой друг. И стал ждать. Скоро очень богатый коллекционер заинтересовался моей маркой. Он долго-долго изучал ее и сказал, что это подделка. Я сказал, что этого не может быть, я всю свою жизнь вложил в эту марку. Он предложил: «Давай спросим у специалиста», и я согласился. На следующий день он пришел со специалистом. Специалистом был мой друг, который продал мне марку. Он осмотрел ее и сказал, что это подделка. Я был так ослеплен, что не смог распознать фальшивку.

Он вынул из кармана небольшой конверт и потряс над столом. Из конверта выпала марка.

— Самая дорогая марка в мире, — сказал он. Потом спокойно добавил: — Но это подделка… Нужно найти настоящую и, если найдешь, никогда уже не терять.

— Что вы сделали со своим другом, который продал вам марку? — спросил я.

Черты его лица снова расплылись и потекли, выражение исчезло, глаза стали пустыми, как будто он больше не видел меня.

Он вложил марку в конверт, сказал: «Да так», встал и зашаркал прочь. Я не понимал, зачем он мне все это рассказал, но был впечатлен. Меня поразило не только то, что случилось с этим человеком, но и то, что человек, переступивший границу безумия, собрал все свои силы, чтобы вернуться оттуда и сказать мне что-то, что, по его мнению, могло меня утешить. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы рассказать единственную историю, которую он мог вспомнить. Наверное, я мог бы расстроиться, осознав, что нуждаюсь в милости сумасшедшего, но мне было хорошо. Кто-то уходящий из жизни обратил в милость почти все, что у него оставалось, и отдал мне. И я успокоился. Я пошел в свою комнату и лег, не включая свет. Я боялся увидеть свое лицо. Полагаю, это был суеверный страх, что взгляд в лицо человека, свернувшего со своего пути на тропу безумия, приведет и меня на ту тропу. Это были дни, когда такие заботы казались мне естественными.

Через два дня мы с Сылой купили билеты. Сыла взволнованно говорила о будущем, мне нравилось слушать ее, и я изо всех сил пытался поверить, что забуду прошлое и стану новым человеком. Мне нужно было во что-то верить и держаться за мечту, другого способа остановить смерть внутри меня не было. Мы уезжали через две недели.

Однажды ночью, возвращаясь с одной из моих многочасовых прогулок по улицам, названий которых я не помню, я, включая свет в комнате, увидел подброшенный под дверь конверт. Я медленно развернул письмо и начал читать:

Почему ты еще здесь? Да, я слежу за тобой, время от времени захожу посмотреть, не уехал ли ты. Я уезжаю завтра. Вглубь страны. Вернусь не скоро. Может, и вовсе не вернусь.

Да, я горюю. И много. Ты хотел, чтобы я грустила. Вот я и грущу. Я забыла, что это значит. Теперь вспомнила. Быть грустным — значит забыть тот факт, что Земля — кусок скалы, дрожащий каждые двадцать тысяч лет.

Когда ты счастлив, ты тоже забываешь об этом факте. Как странно, счастье и несчастье похожи друг на друга, ради того и другого надо забыть правду. Я пережила и то, и другое.

Убирайся отсюда. Забери Сылу. Мне будет приятно знать, что вы в безопасности и здоровы. Я беспокоюсь за тебя. Ты напомнил мне о страхе.

Что бы ты ни делал, кого бы ты ни любил, от меня тебе останется один момент, верно? Не забудь выбрать момент и спрятать его где-то внутри. Я все еще хочу этого.

Мой красивый, добрый Антоний…

Как Поэт, мадам Хаят выскользнула из моих рук, я не смог ее удержать. Она скользнула в пустоту и никогда больше не вернется, и я уже никогда не буду прежним.

Я узнал, что она любит меня, когда понял, что больше никогда ее не увижу. Радость, чувство победы, которые я испытал, узнав о ее любви из тайного письма, такое странное для той минуты счастье умножили мою боль, поражение и горе.

Если бы я произнес те слова, которые не смог сказать ей, все мое будущее было бы иным, нежели сегодня. Эти неизреченные, незаконченные предложения ударились о жизнь и изменили ее течение.

Если бы я сказал ей, все было бы иначе.

Но я не смог.

XIV

Лето закончилось, уступив место прозрачной прохладе осени. Прошло три месяца с тех пор, как Сыла уехала. Я не смог поехать, отказался в последний момент. Решил, что должен искать счастье там, где потерял. Наверное, я чувствовал, что, засунув все прожитое в чемодан и швырнув его в прошлое, я что-то отнимаю у своего будущего, чего-то лишаюсь навсегда и это нанесет мне непоправимый вред. Я понял, что не выдержу этой потери и не смогу жить полноценной жизнью.

Время идет. Я проживаю то, что остается от времени, — мою собственную историю, которую я ношу внутри. В этой истории накопилось много всего, о существовании чего я еще год назад и не догадывался. У всего собранного в этой короткой истории есть цена, и я плачу эту цену.

Мне трудно было сказать Сыле, что я не поеду с ней, я откладывал почти до самого конца, тысячу раз мысленно говорил с ней, но… В действительности же разговор получился очень неожиданным, шокирующим, обидным, какого я даже не предполагал.

Я сообщил ей резко и внезапно, что не поеду в Канаду, что верну свой билет. Наверное, она сначала не поняла, о чем я говорю, потом уставилась перед собой. Я увидел, как она сцепила руки и как побелели костяшки ее пальцев.

— Это из-за той женщины? — произнесла она.

Помню, я вцепился в край стола, словно вот-вот упаду, и подумал, что во всех женщинах живет ведьма, они знали то, чего не видели, разгадывали тайны и держали их при себе.

— Какая женщина? — сказал я.

— Сам знаешь, твоя старушка.

Потом она сказала нечто неожиданное:

— Думаешь, она не сможет жить без тебя?

В том, как она это сказала, проступила израненная сторона, которую, я думал, никогда не увижу. Я верил, что красота защищает женщину и делает ее неуязвимой. Но Сылу зацепило за живое. Я никогда не думал, что в моей власти причинить боль такой