Чилийский поэт - Алехандро Самбра

sole («Ничто не ново под луной»), – высокомерно и пренебрежительно бросил Пато по-латыни, указывая на стихотворение своему другу. – Чистая техника, можно даже признать, что стихи плодить он умеет, но сказать-то этому тупице явно нечего.

– Nulla dies sine linea («Ни дня без строчки»), – тут же отреагировал Висенте, чтобы не ударить в грязь лицом. Хотя фраза была неуместная, это был единственный афоризм на латыни, который удержался в его памяти.

– И что это значит?

– Что нужно писать ежедневно, – изрек Висенте.

– Ах! Labor omnia vincit («Труд все одолеет»), – добавил Пато, не уточнив, что это – девиз школы, в которой он учился.

– Разумеется, – подтвердил Висенте, не пожелав уточнить значение фразы.

Прю появилась через полчаса, в темных очках, с бутылкой минеральной воды в правой руке и планшетом в левой. Она испуганно отреагировала на присутствие парней, ощутив шок от встречи с человеком, которого надеялась больше никогда не увидеть. К тому же у нее мелькнула внезапная мысль, что Висенте несовершеннолетний или что-то в этом роде; минувшим вечером ей показалось, что ему наверняка не меньше двадцати, и она даже не спросила его о возрасте. Только представьте себе смачное сообщение в прессе об американской гражданке, обвиняемой в совращении несовершеннолетнего чилийца. Мало того, ей даже неизвестно, в каком возрасте в Чили становятся совершеннолетними – в восемнадцать лет или в двадцать один год. Она успокоилась лишь после того, как Висенте улыбнулся ей. Администратор спросил ее на английском, прозвучавшем по-британски, являются ли эти джентльмены ее друзьями. Она кивнула в ответ и попросила его не беспокоиться. Администратор вышел во внутренний дворик со своей неразлучной гитарой, закурил и начал бегло играть вступление к «Маленькой дневной серенаде» Сильвио Родригеса, которую ни Прю, ни Висенте не узнали. Однако Пато угадал мелодию, подтвердив это свистом, прежде чем довольно хорошо заговорил на английском.

Прю попыталась вовлечь в беседу Висенте, но Пато настоял на том, что он – переводчик, а его друг не знает английского языка. Прю уселась на полу, прислонившись спиной к стене и закрыв лицо руками в искреннем смущении, которое непосвященным показалось бы флиртом. Она попросила Пато перевести Висенте, что вчера ей было очень плохо и что пусть он простит ее за случившееся той ночью. Причем «той ночью» она произнесла так, словно речь шла о давнем событии, а не вчерашнем. И что она благодарит его за помощь и за то, что он ее выслушал, и что ей было с ним очень хорошо. Она надеется, что они останутся добрыми друзьями, но не более того. Пато перевел ему ее слова, хотя он и сам уже все понял, ведь язык отказа от любви убедителен и универсален.

И тут их беседа зашла в тупик. Прю взглянула на часы на своем планшете и объявила, что ей пора, у нее работа. Пато поинтересовался, над чем же она трудится, и та ответила, что занимается журналистикой, ей надо что-нибудь написать о Чили, но пока она не знает, что именно.

– Ну, у нас в Чили красивая природа и хорошее вино, однако, по мне, лучшее здесь – поэзия, – заявил Пато. – Вот это то, что надо, мы даже победили на чемпионате мира. Нет, выиграли даже два чемпионата мира, мы двукратные чемпионы мира в области поэзии, и это, наверное, единственное, в чем мы сильны.

– А я подумывала написать о ваших бездомных собаках. Как их здесь называют? Дворовые?

– Дворняжки, – поправил ее Пато. – И чем же они тебя так заинтересовали?

– Их тут так много, что на меня они произвели впечатление, – призналась Прю. – Или я все-таки попытаюсь написать о Пабло Неруде.

– О Неруде? Лучше напиши о других поэтах, Неруда здесь уже никого не интересует, – уверенно сказал Пато.

– Даже после эксгумации? – Прю упомянула недавнее извлечение останков Неруды для установления подлинной причины его смерти – от рака или, как гласит неофициальная версия, от отравления агентами чилийской диктатуры. Прю следила за этой темой, но не была уверена, заинтересуется ли таким сюжетом журнал. Кроме того, вполне вероятно, что событие освещают более влиятельные международные СМИ. К тому же у нее не было уверенности, что она располагает достаточным временем для поиска оригинальной подачи материала на такую тему. То же самое – освещение теоретически обнадеживающего переизбрания Мишель Бачелет президентом или сорокалетия со дня военного переворота в Чили.

– Разумеется, вопрос о кончине Неруды важен, но это всего лишь одно из преступлений диктатуры, – заметил Пато. – Таких нераскрытых преступлений множество.

– Тем не менее до сих пор не доказано, что это все-таки убийство, – возразила Прю.

– Согласен, но данная проблема решается, как дважды два четыре.

– Так, значит, интерес к Неруде сохраняется.

– Я, например, заинтересован в выяснении всех преступлений диктатуры. И да, Неруда – символ. Как поэт он важен, но есть много других более крупных поэтов. Никто теперь не читает произведений Неруды.

– Но он же великий поэт.

– Бесспорно, ведь сам я – стипендиат «Фонда имени Неруды».

Пато подробно рассказал Прю об этой организации, пояснив, что литературная мастерская работает непосредственно в доме поэта в Бельявисте. Он отметил, что все значимые поэты последних поколений прошли через дом Неруды.

– Доводилось тебе слышать о Поле Уоллсе, Леонардо Сануэсе, Жермене Карраску?

– Нет, – то ли с любопытством, то ли из вежливости ответила Прю.

– А как насчет Эктора Эрнандеса, Джона Сантандера Лойяля, Полы-И-Коровы? Тебе попадались их стихотворения, ты их читала?

– Наверное, нет.

– А знакомо ли тебе творчество Уильяма Валенсуэлы? Александры Речной?

– Нет, – призналась почти подавленная Прю.

– А Ральфа Блондина, Хавьера Красавчика?

Перевод на английский имен собственных специально для Прю стал, наверное, самым глупым поступком Пато за всю его недолгую и непредсказуемую жизнь. Он продолжил жонглировать фамилиями, список которых все удлинялся. Внешне Прю казалась заинтересованной, но на самом деле, конечно, нет. Пато выглядел в глазах Висенте смешным и назойливым, и он на какое-то мгновение возненавидел его.

– Не все хорошие поэты прошли через фонд Неруды, – неожиданно вмешался Висенте на испанском.

– Что? – переспросил его Пато по-английски.

– А то, что не все достойные попадают в этот фонд. Вспомни, например, провинциальных поэтов.

– Ладно, – согласился Пато, – не все, но и немало.

Друзья наконец-то открыто проявили свой гонор, как драчливые дети, но дальше спор не пошел.

– Вы похожи на персонажей вашего литератора Боланьо[22], – впервые произнесла Прю по-испански.

Это прозвучало как комплимент, она не собиралась их обидеть, но ни Пато, высокомерно взглянувшему на нее, ни Висенте, который странно улыбнулся, не понравилось сравнение с персонажами Боланьо или кого-то другого.

– Да не был он великим поэтом, этот Боланьо, – заявил Пато тоном, не терпящим возражений.

– Тебе он не нравится?

– Я не знаю его романов, но прочитал несколько поэм, которые мне совсем не понравились, – сказал Пато. – В поэзии все поставлено на карту. Если