Красная река, зеленый дракон - Михаил Кормин

Сторож в садоводстве – не самая интересная работа. Но тоже, нужная. Андрюша раз в пару дней обходил участки, смотрел, не вынесли ли чего «городские» (Сиверскую он считал отчего-то городом), а потом возвращался к себе и сидел в бытовке, включив маленький черно-белый телевизор, экран которого чуть больше Андрюшиной ладони. От военного аэродрома, находившегося за дачными участками, южнее, у офицерского городка, постоянно шли какие-то помехи. Изображение на экране дрожало, покрывалось рябью, и разобрать хоть что-то из происходившего в телевизоре было очень трудно. Андрюша даже не смотрел, а больше слушал телевизор. Той осенью он не пил.

Цепочка звенела. Тусклый свет струился наружу из маленьких окон бытовки. Поля были чуть светлее неба. Улицы дачного поселка были, напротив, темны, как и окна садовых домиков. Редкие фонари – только лишь на въезде в садоводство, а дальше непроглядная темень, в которой с трудом можно лишь угадать очертания крыш. И то, больше представив их в воображении, вспомнив, как они выглядели днем. Далекая электричка, мерцая желтыми огнями, пронеслась мимо. Разглядеть ее представлялось возможным, только если чуть отодвинуться от маленького пластикового столика, стоявшего возле самого окна, и наклониться, прижавшись щекой к оконной раме. Тогда были видны даже остатки развалившегося домика станционных рабочих на той стороне железной дороги, был виден овраг и заросли ракиты по его краям. Через овраг перекинут мост. По мосту электричка, прогудев, въезжает в поселок. Говорят, что совсем рядом с этим мостом есть маленький водопад, наполняющийся талой водой по весне. Но Андрюша ни разу его не видел.

После того, как электричка проехала, на минуту осветив росшие по краям дороги деревья, Андрюша снова взглянул на темное садоводство за окном. Там ветер гнул березовые стволы с извивающимися в темноте ветвями, и силился сорвать крыши с домов. Завтра нужно будет обязательно пройти, проверить. Если чей-то дом не устоял под его порывами – позвонить председателю. Но не только движение снега привлекло внимание сторожа. В снежной круговерти, от которой где-то там, в черной глубине дачного поселка, тряслись окна и ходили ходуном стволы старых яблонь, Андрюша заметил еще какое-то движение, кроме завихрения клубов снежной пыли, подгоняемой пару часов тому назад разбушевавшейся метелью, и плясок сухой травы у обочин. Кто-то шел по улице. Люди, с десяток, не больше. Андрюша понял, что это цыгане. Женщины, мужчины, какой-то дед в шубе. Остальные кто в куртке, кто в пальто, с палками и ружьями в руках. Цыган Андрюша уже выгонял из садоводства в прошлом году. Но тогда их было гораздо меньше. В прошлом году приехали они на старом, ржавом микроавтобусе с прицепом. Забирали с участков металл, пустые газовые баллоны и вещи, которые хозяева дач не успели еще вывезти в город. Пришлось звонить полицейским. Полицейские тогда приехали, но цыгане ко времени их прибытия уже успели покинуть поселок. Но в этот раз Андрюша решил поступить иначе.

Зашли цыгане в поселок, скорее всего с той стороны, что была ближе к основной асфальтовой дороге, приехали из Поддубья.

Пока люди, проходя под светом стоявших на въезде в садоводство фонарей, один за другим, исчезали в темноте заброшенного поля, сторож набирал номер председателя. Тот еще прошлой осенью говорил, что больше с местными ментами связываться не будет. И сразу, если что, позвонит ребятам в Гатчину. Кто-то из его знакомых работал там в управлении. Сторож искал номер, то и дело поглядывая в окно, за которым снова уже была только лишь холодная осенняя ночь, наполненная ветром, перелистывал страницы бумажной записной книжки, нажимал на кнопки старенькой, перемотанной синим скотчем телефонной трубки и ждал, пока вслед за гудками раздастся хорошо ему знакомый голос. А люди с ружьями и палками, только что вынырнувшие из темноты в эту же темноту и погружались, таяли неясными тенями на казавшемся бесконечным во мраке поле. Цепочка из легкого металла, забытая кем-то из дачников, все так же звенела на ветру. Идущие во мраке не могли услышать этого звука.

Первыми шли Шофранка и Бадмаев, потом та самая Аня в длинном пуховике, Лиза и Костя. Несколько цыган замыкали строй, волоча по снегу сумки с кольями. Идти было тяжело. Когда они только покинули комнату Солнечного Дома, находившуюся в одной из развалившихся дач, под ногами еще было некое подобие дороги. Пусть и обледеневшей, скользкой, но относительно ровной. Теперь же только холодная грязь, вперемешку со льдом, чавкала где-то визу, под слоем сухой лебеды и сныти.

– Не мог, старый идиот, места лучше выбрать, – тихо ругалась Шофранка.

– Тут не он выбирал, а Дель-Фаббро. Они же сюда в сорок третьем сколько вывезли людей? И своих, и чужих. Уже не до соблюдения приличий было, просто в землю сваливали, и сверху присыпали. Про место это никто кроме немцев и не знал. Может, краевед и докопался в архивах, в прямом смысле этого слова. Патологическая любовь к истории, так сказать. Раньше ведь как было: пишут на стелах по всей округе – захоронено столько-то, а кто сказал, что именно там или в братской могиле неизвестной? Нашли что-нибудь, ботинок или рубашку, положили вместе со всеми. Написали имя. А сами тела вот здесь. По всей округе, по всей округе – так и лежат… – Полы шубы Бадмаева трепало ветром, они хлопали, словно большие рыжие крылья.

Ветер то стихал, то усиливался. Вдалеке виднелся какой-то неясный свет. Через некоторое время стало понятно, что светятся маленькие садовые фонарики на батарейках. Такие колышки со светодиодами, пластиковые цилиндры с лампой на одном конце и штырем на другом, ставят обычно вдоль садовых дорожек, чтобы было удобнее ходить в темноте. На поле, посреди разбушевавшейся метели, светящиеся колышки были расставлены не в ряд, а кругом. Окружали они фигуру в зеленом балахоне с капюшоном. С легкостью можно было догадаться, что это и есть Медведев. Издалека трудно было различить, что находится за пределами светящегося кольца, которым краевед отгородился от пурги. Но вскоре стало понятно, что на холодной, заледеневшей земле Олег Иванович разложил тела пяти своих бывших сподвижников. Создав из них подобие пятиконечной звезды. Каждое тело лежало в определенном, имевшем, судя по всему, для Медведева какое-то значение, направлении. Зеленые балахоны, подобные тем, что был сейчас на Медведеве, трепал ветер. Олег Иванович как будто не замечал идущих. Может быть, и впрямь он их не видел до тех пор, пока Петр Александрович и Агапова не оказались уже на самой границе светящегося круга. Мелкие снежинки метались над бившими вверх лучами фонариков густым роем. Бадмаев прокричал, стараясь заглушить вой пурги:

– Олег, выходи оттуда. Хватит. Говорю в последний раз. Сейчас рома остальные приедут, если не выйдешь. И сами силой тебя оттуда вытащим.

Ответа не было. Шофранка, кутаясь в серую шерстяную шаль, вздохнула:

– Петь, хватит уже. Ты ему сколько раз говорил все? Лиза, давай.

Никишина, стоявшая в темноте за спиной Бадмаева, вышла к свету. Вскинула тяжелую винтовку и прицелилась. Целилась она в зеленый капюшон. Цыгане перешептывались.

Стоило Лизе направить дуло «трехлинейки» на голову краеведа, находясь от того в нескольких метрах, как Олег Иванович медленно поднялся с земли. Косте почудилось, будто бы ветер стал сильнее, а земля под ногами как будто завибрировала. Медведев стоял, глядя из-под капюшона на Лизу. Свет садовых фонариков позволил разглядеть его лицо. Олег Иванович казался совсем старым… Обычный старик в странной одежде. Если бы не пять трупов, лежащих вокруг, в это можно было бы поверить. Костя посмотрел вниз – как раз рядом с его ногой из-под зеленой ткани поблескивали очки в дорогой золоченой оправе, виднелся галстук и белая рубашка Серьезного Человека, залитые темной кровью.