Дети блокады - Михаил Сухачев

– Мне нужен Сергей Яковлевич, – громко повторил он.

– Я – Сергей Яковлевич. Что тебе нужно, мальчик? – отозвался один из них.

Витька и сейчас не узнал его.

– Вы – Пожаров? Вы… У вас дочь Эльза, да?

Мужчина крепко схватился за край стола и медленно приподнялся:

– Да… Была дочь Эльза… А что?

– Она здесь, мы эвакуируемся из Ленинграда, детдом… Разве вам не сообщили?

– Где – здесь? Какой детдом? Кто ты? – Мужчина волновался и потому так же, как мальчик, говорил несвязно.

– Я – Витька Стогов, ну помните пионерлагерь в Сиверской? – Теперь мальчик по голосу признал Сергея Яковлевича. – Мы на пристани, только что приехали. Идемте быстрее, а то Нелли Ивановна будет ругать, что я опять удрал. – Он подскочил к мужчине, схватил его за рукав и потащил к двери.

Пожаров, не сопротивляясь, еще не веря в чудо, послушно поднялся и кинулся вслед за мальчиком.

– Эльза жива! Вам сказали тогда неправду. То есть там, в квартире, тетя не знала, что Эльза в детдоме. Ну, бежим же быстрее!

Словно боясь, что Витька может исчезнуть, а вместе с ним исчезнет затеплившаяся надежда, Пожаров бежал рядом, не отпуская руку мальчика.

Вот и пирс.

– Вон, видите, в серой кофте, наклонилась над малышом? Это Эльза, – показал Витька свободной рукой и почувствовал, как другую его руку до боли сдавили крепкие мужские пальцы. – Эльза! – что есть мочи крикнул он.

Девочка выпрямилась и внимательно глянула в их сторону. Она тотчас догадалась, что рядом с Витькой стоит самый близкий, самый дорогой ей человек – отец.

Эльза бросилась вперед, и, будь расстояние чуть больше, сил, вложенных в это движение, оказалось бы недостаточно, чтобы удержаться на ногах. Падая, она повисла на руках отца.

– Па, па, неужели это ты?! Папочка, милый, дорогой… – Эльза уткнулась лицом в плечо отца, но ноги ее подкосились, и она потеряла сознание.

Но отец еще не понял этого. Он крепко прижимал расслабленное худенькое тельце дочери к груди.

– Эльза, дочка! Ты жива! Это чудо! – восклицал он. И, только попытавшись поцеловать ее лицо, увидел, что она без сознания.

Пожаров подхватил обмякшее тело дочери на руки и, видимо, сам не в силах больше держаться на ногах, опустился на корточки. Он что-то говорил, одновременно целовал ее руки и волосы, но речь его была бессвязной, прерываемая частыми и глубокими всхлипываниями.

Подбежала доктор, стала приводить девочку в чувство, поднося ватку с нашатырным спиртом к лицу Эльзы.

В обступившей их толпе плакали все: и взрослые, и дети. Плакали тихо, как плачут, радуясь чужому счастью.

По Витькиным щекам тоже бежали слезы. Но в то же время он был удивлен, увидев впервые, как плачет большой, сильный мужчина. Сейчас он острее, чем всегда, почувствовал огромную обиду от того, что отца у него нет.

Объявили о посадке на пароход. Нелли Ивановна попросила Пожарова помочь детдомовцам и этим самым продлила встречу отца с дочерью.

По хлипкому дощатому, качающемуся вместе с пароходом трапу, обгоняя и толкаясь, люди устремились на пароход. Матросы далеко не молодого возраста, стоящие в начале трапа, не могли регулировать поток толпы. Охрипшими голосами они кричали что-то, помогая пассажирам удержаться от падения в воду.

Чудом пробравшаяся на пароход Нелли Ивановна во всю мочь пыталась перекричать людской гомон, крики команды экипажа, шум волн:

– Вероника Петровна! Не медлите, ведите своих ребят! Что вы, ей-богу! Товарищ матрос, помогите ввести сначала ребят! Это же учреждение, детдом! Боже, я уже не пойму, где наши, а где чужие!

Но вот, заглушая всеобщий шум, раздались два густых басовитых гудка, и едва испуганные пассажиры приумолкли, как сверху через мегафон раздалась команда:

– Прекратить посадку! Убрать сходни! Отдать швартовы! Граждане! Сейчас следом за нами начнется посадка на пароход «Чапаев». Все успеете. Все сегодня встретитесь в Кабоне![28]

Витька стоял у борта между Эльзой и Валеркой.

Под неумолкавшие прощальные крики пароход отвалил от причала, и потянулся за кормой вспененный след тяжелой серо-синей неприветливой воды. Детдомовцев ждала тревожная неизвестность поиска нового пристанища на Большой земле. Позади остались безмятежное довоенное детство и суровая действительность голодной блокады.

До отлета в Ленинград на сороковую годовщину детского дома оставался час. Виктор Павлович Стогов решил, что нелишне будет подкрепиться здесь, в Москве. По опыту знал: на подобных встречах до еды дело доходит только к ночи, а у него язва, проклятое наследие блокады, которая требует режима. Он направился в буфет аэропорта, единственным украшением которого был красивый плакат: «Хлеб – наше богатство! Береги его!» Словно в насмешку, на неубранных столах валялись надкусанные, надломленные круглые дорожные булочки.

«Какое кощунство! Дикость и невоспитанность!» Мысли, одна другой злее, мутили разум. Он подошел к свободному месту круглого высокого столика, возле которого две девчушки допивали кефир, заедая такими же булочками.

– Маринка, доедай! Сейчас подойдет папа – будет тебе на орехи! – сказала та, что была постарше.

– Что вы ее принуждаете, почти все не доедают, – с горькой иронией заметил Виктор Павлович.

– Вы, наверное, плохо знаете, что такое ленинградская блокада, – с явной обидой заметила старшая. – А я знаю: папа мой – блокадник. Да вот и он. – Она кивнула в сторону приближающегося к ним пожилого седого человека.

Узнать его, даже через десятки лет, было несложно. Такого вздернутого носа на Воронежской улице да, пожалуй, и во всем Ленинграде не имел никто. Из-за этого Гешу во дворе звали Мопсик.

С Гешей они жили в далеком сибирском селе, куда был эвакуирован детский дом, и расстались в 1945 году. Там с курносым мальчишкой произошел случаи, едва не кончившийся для него трагически.

Из кухни пропала пачка сахара. В отсутствие ребят воспитательница Аля Громова нашла сахар в мешке под матрацем у Геши. Когда ребята вернулись с работы, она подозвала всех к столу, подняла Гешин мешок, вытащила из него сахар и высыпала все остальное на стол, да так небрежно, что несколько кусочков хлеба упали.

Геша бросился собирать упавшие на пол куски, положил на стол, сгреб все в охапку и накрыл грудью. Это длилось секунды, потом он выпрямился и пулей вылетел на улицу.

Молчание нарушила сама же Аля:

– Ой, ребята, я сделала что-то не так. Что вы стоите?! Догоните его! – и помчалась к двери.