Бегал заяц по болоту… - Валерий Петков

– Что вы! Никому.

– Ты записывай номера телефонов, если кому-то что-то надо, скажи, менеджер отошёл… в хорошем смысле – мол, в цех отошёл – улыбнулся через силу Сергей. А я попозже перезвоню.

– Конечно, ложитесь. Пальму я чуток попозже выгуляю. – Михаил виноватился и согласен был на любое предложение Сергея.

Пальма спала под столом Виталия. Вскинулась, посмотрела карими глазами, не дождалась никаких команд, положила голову на пол, вновь погрузилась в запахи хозяина, задремала.

Сергей прошёл в «спальню». Даже сквозь насморк уловил запах рыбы, ржаного хлеба, собачьего корма. И ещё – кислый тлен мокрого курятника шёл от тела через приоткрытый ворот рубахи, из большого пакета в ногах кровати, забитого нестиранным бельём. Он по-звериному обострённо чувствовал запахи, и эта острота особенно раздражала его сейчас.

Сергей лёг на спину, руки спрятал под мышки, словно на улице холодной, и уснул. Забылся прямо в синей рабочей куртке, свесив ботинки с края кровати. Раздеваться не стал, чтобы не разоспаться.

Юра вскоре привёз лекарство. Сергей приниял его согласно инструкции, вернулся на рабочее место и сделал неожиданный вывод:

– Смотри, как точно всё указано и рассчитано – действует ровно четыре часа. Вот, прошло четыре часа, и опять ломка началась. Подсадили на иглу!

* * *

Три дня словно слиплись в горячем болезненном тумане. Сергей ничего не ел. Только пил сок яблочно-вишнёвый, благо Виталий завёз целую упаковку, имбирь, чай с малиновым вареньем и «его мерзейшество» – «терафлю»!

Вечерами звонила жена, он говорил какой-то полубред, похвалил её за заботу.

– Ты у меня – лучшая! Ты у меня бодрявый МАМУЛЯкр! – улыбнулся он шершавыми, потрескавшимися губами.

– Узнаю твои фантазии, да ещё в высоком температурном режиме. Лечись, Серёжа!

– Лечусь, девочка моя! Ложусь на живот, значит – животное, редкое явление, всего пять процентов двуногих спят на животе, вытягиваю ступни, и тогда они похожи на ласты. Вот их-то я оборачиваю простынёй, они согреваются, я засыпаю, не чуя ластов.

– Спокойной ночи, ластоногий животный!

– Пока-пока…

Полежал, мысли приятные о жене пошли. Четвёртый десяток разменяли вместе.

– Женщины знают устройство быта, состав вещей, их качество, из каких атомов это всё составлено, тайну еды и её силу воздействия на мужчин. Подчиняясь Луне более проницательны, чем мужчины, которых отвлекают густые леса логики, сквозняки умничанья, ложной многозначительности там, где её и нет вовсе. Внимательны к второстепенным деталям, странным нюансам и небрежны к бытовым мелочам, поэтому и сильно проигрывают женщинам в бытовом смысле. И так здорово, что мы очень все разные. Красота. Для чего она? Для кого? Для тех, кто её видит, или для тех, кто её создаёт? В идеале, для тех и других. И каких-то ещё неведомых… невидимых, но присутствующих всегда! Да – и какая-то особенная форма ответственности!

Он снял трубки телефона, факса, чтобы не вскакивать ночью и не гасить налёты вероломных спамеров. Открыл входную дверь. Свежий воздух словно оттолкнул его назад, качнуло от головокружения. Он закашлялся, вытер слёзы. Пальма стояла рядом, чутко прислушивалась. Взгляд глуповатый и просящий, как у Шарика перед операцией в гениальном кинофильме, левое ухо прижато к голове, словно только что сняли бинты. Схватила палку, предложила поиграть, но он лишь прикоснулся, попытался взяться за край, и она тотчас же вырвала. Он понял, как обессилел, и отказался от её предложения.

Светил мощный прожектор на уровне крыши, бурые мокрые листья лежали под ногами. Темнел углублениями квадратов забор из бетонных панелей, нависали голые ветки клёнов. Темно и не страшно. Тёплый, мягкий октябрь. Зачастил ленивый, редкий дождь. Он поднял лицо. Влага была приятной.

– Может быть, меня удерживает здесь возможность поднабраться нуклидов? Некая зависимость. Где я ещё найду подобный источник энергии? «Трое в лодке» – Виталий, я и нуклиды. Не считая собаки.

Он долго смотрел на козловой кран, причудливо подсвеченный прожектором откуда-то сбоку. Свет показался ему немного странным – белый в центре луч, синевато-зелёный к краям, далее плавно размытая граница и нет резкого перехода во мрак.

Он стал подмерзать, вновь затряс сильный озноб, первые мгновения облегчения сменились жутким холодом, но он продолжал стоять с каким-то сладострастным ощущением того, что вот это-то его и вылечит. Потом вернулся, закрыл дверь на задвижку.

– Никакой сигнализации. Он, как и мы – беззащитен, наш зелёный сарайчик. Внимательный, взгляд злодея отыщет лазейку, чтобы проникнуть в него, довольно свободно. Просто пока этого никто не сделал, рядом таможенная зона, и это отпугивает. А что если нас обнаружат арендодатели? Придут, имея все права, сунут нос, куда пожелают! Выкинут со скандалом, с вещами на улицу. И с таким трудом взлелеянный Большой Договор опять окажется под ударом. Ведь это же не место для проживания, и это условие даже не предусмотрено в договоре аренды! Если вдруг пожар на окнах решётки, и всё, капкан! Не выйти. А двери? Двери можно подпереть снаружи. Элементарно – палкой. И всё – две головешки. Одна о четырёх лапах, другая – двуногая. Какая дурь в голову лезет. Нет! Может быть, остатки дури выходят из больной головы. Глотнул свежего воздуха, вот она и полезла вон. Кому мы нужны – сейчас!

Он прошёл к кровати. Прожектор бил в сараюшку, будто хотел опрокинуть её набок силой луча. Разделся. Трясучка стала сильнее, всё тело ходило ходуном. Он никак не мог согреться.

– Надо включить оба калорифера. Батареи батареями, но надо сильно натопить, чтобы под утро не выдуло тепло. Как в танке – чтобы преодолеть заражённую местность, надо создать в башне избыточное давление.

Трясущимися руками включил калориферы, кинул поверх одеяла куртку, лёг спать. Будто нырнул в глубину, мутную, илистую, на самое дно. Мучительно долго согревался, и не верилось в ознобе, что он когда-нибудь согреется, и очень этого хотелось. Потом сразу одномоментно бросило в сильный жар.

– Сейчас начнётся кислородное голодание, – подумал, задыхаясь, – углекислый газ перенасытит своим ядом кровь, отравит её, начнутся глюки, я выйду из этого усталого тела, увижу себя со стороны другими глазами, ужаснусь помятости, нездоровью и стану презирать себя за слабость, за это всё, что приключилось так нелепо…

Он в ужасе выбрался из-под одеяла. В сарайчике было необыкновенно тихо. Он незаметно забылся, уснул.

Он проспал всю ночь. Около семи утра его тихо позвала жена. Наклонилась к уху, даже щекотно стало от прикосновения озвученных слов. В светлой ночнушке, руки тонкие, нежные. Тёплая, трогательная по-домашнему со сна.

– Сергей… Серёжа… Серё-ё-ё-жа…

– Господи, как же я соскучился! – улыбнулся он, протянул к ней руки и проснулся.

Почувствовал жуткую, до тряски в руках слабость и сильнейшую эрекцию.

Пошёл четвёртый день без еды. Должно быть, это другая сила! Сколько её осталось? – Засмеялся хрипло и мгновенно понял, что выздоравливает.