Расцвет и упадок цивилизации (сборник) - Александр Александрович Любищев

которую сыграли в развитии человеческой культуры предметы роскоши, по мнению Сент-Экзюпери, осуждает преждевременную эгалитарность: феодальный сеньор сыграл свою роль в свое время; заменяет ли государство феодала в коммунистическом обществе?

«В коммунистической системе государство играет роль феодального сеньора и питает цивилизацию. Но тогда возникает другое важное неудобство – единство доктрины, и пример СССР как будто заставляет опасаться этого. Тысяча меценатов поддерживают все направления, государство – только одно… Особенная узда накладывается на познавательное творчество, которое по определению противоречит установленной системе… Кроме того, совокупность феодальных сеньоров, их лакеев и управляющих их удовольствиями является ли более обременительной для коллектива… чем русская администрация? Критика Троцкого, может быть, является критикой не Сталина, а всей революции».

В отношении сталинизма для меня совершенно бесспорно: этот режим стремится быть все более некультурным и обременительным для населения. Гнет нынешнего советского духовенства на школу, культуру и проч. несравненно сильнее гнета даже в Царской России, и если бы был возможен выбор только между двумя альтернативами: сталинским строем, как у нас или в Китае, и конституционной монархией типа английской или скандинавской, то у всякого истинно свободомыслящего человека не могло бы быть двух мнений. Но я лично думаю, что мы поставлены перед такой альтернативой только вследствие предательства Сталина, и пример Югославии (а также Польши) показывает, что мыслимо развитие этатизма в сторону подлинного социализма с постепенным отмиранием принудительного государства.

Совершенно резонно Сент-Экзюпери потешается над непоследовательностью А. Жида[68], который одновременно сожалеет о некра сивых предметах в России и о недостаточной эгалитарности, а также о том, что предметы искусства не могут быть приобретены коллективом в силу низкого вкуса толпы. Жид и др. все время выдумывают несуществующую в реальности дилемму: можно ли писать любовные сонеты, когда не хватает зерна? Пусть поэт занимается земледелием; при такой «установке», конечно, культура бы давно остановилась, и верно, что многие представители руководящей черни так рассуждают. Так рассуждали из мнимо этических соображений и наши кающиеся дворяне. Простой народ так не рассуждает. Говорят, в прежние времена артели лесорубов на Севере, человек 20–25, содержали, как равного товарища, сказочника, который не работал физически, а развлекал их сказками в долгие вечера.

Идеализм Сент-Экзюпери часто выражается в очень изящной форме:

«Ничего, что я любил в тебе, не имеет материального смысла. Я любил твои губы, но лишь образующие улыбку… Ничего из того, что может быть определено физикой или химией, но лишь чистой математикой (ритм) или геометрией (форма). Ничего из того, что не имеет духовного смысла». (…)

Очень любопытны суждения Сент-Экзюпери о витализме.

«Точка зрения здравого механиста может быть так определена: никогда в плоскости физико-химической не откажет тот физико-химический детерминизм, верить в который побуждает наука. Жизненные феномены никогда не будут противоречить моей науке… И однако трансцендентальные элементы вступают в цепь или, вернее, управляет ею – сознание ученого или инженера». «Но это внедрение не оставляет следов в химии и физике».

«На предыдущих страницах я развил три различные идеи, которые следует хорошо различать: а) тождество жизни и сознания; в) жизнь приводит мир к наименее вероятным состояниям (лед летом); с) однако никогда законы жизни не противоречат законам материи – хорошо понятый витализм не может вредить науке».

По этому поводу можно заметить:

1. Сент-Экзюпери повторяет широко распространенный предрассудок, что витализм всегда отступает; на самом деле крупнейшие акты наступления проводились под виталистическим знаменем (К. Ф. Вольф, Пастер и др.), но, увлекшись, виталисты заходили слишком далеко, потом приходилось отступать: эти периоды отступления механисты истолковывали как нечто имманентно свойственное витализму.

2. Под «пробелом» следует понимать рубеж между доступным анализу и недоступным. Совершенно правильно, что пробел между живым и неживым наблюдаем и в видимом. Органическая форма наименее доступна механическому истолкованию. Но разбор «видимого» может дать суждение о «невидимом», как сказано в Талмуде: «Чтобы понять невидимое, смотри внимательнее на видимое».

3. Детерминизм уже отброшен большинством современных физиков.

4. Кроме индетерминизма в смысле непредвиденности, может существовать неоднозначная определенность (особые интегралы, неопределенность в решении дифференциальных уравнений, Буссинеск, Бергсон); наличие многих решений не означает, что задача допускает всякое решение. Тут требуется наличие избирающего фактора.

5. Тождество жизни и сознания – сомнительный постулат; правильнее: тождество жизни и психики, включая подсознательное.

6. Эктропизм жизни (уменьшение энтропии) подчеркивался многими учеными (сам термин принадлежит Ауэрбаху).

7. Витализм не только не вредит науке, но история показывает большую пользу от него…

Заключение

Мое изложение, в общем, так же отрывочно, как отрывочны и заметки Сент-Экзюпери. Но мне кажется, можно сделать общие выводы. Человечество сейчас стоит на роковом рубеже, от которого зависит, пойдет ли оно по пути прогрессивного развития, погибнет ли, или окажется под пятой диктатуры.

Наши руководители полагают, что единственно прогрессивным путем является марксизм-ленинизм, не подлежащий никакой ревизии. На самом деле, сталинизм есть черносотенная ревизия марксизма вплоть до антисемитизма, столь распространенного сейчас среди наших членов КПСС. По этому признаку Сент-Экзюпери свободен от обвинения в реакционности: его «Послание заложнику» адресовано его другу еврею (который как будто жив и сейчас), ему же посвящен и «Маленький принц» (наше «осторожное» издательство сначала поэтому сняло посвящение). В «Военном летчике» он отзывается о летчике еврее: «один из самых храбрых и самых скромных. Ему так много говорили о еврейской осторожности, что он и храбрость свою понимает, как осторожность». Материализм сдал интернационализм в архив, ему более верны католики: отзыв Эйнштейна о роли церкви в борьбе с фашистами. В ку-клукс-клан католиков, если судить по недавней газетной заметке, вовсе не принимают. Так же решительно, как против антисемитизма, Сент-Экзюпери восстает и против сталинского фашизма – агрессии против Финляндии: его группа летчиков предложила себя добровольцами для защиты Финляндии.

Марксизм иссяк: необходим новый синтез. Диалектический и исторический материализм в понимании наших рядовых большевиков выродились в самый вульгарный материализм:

Пищи сладкой, пищи вкусной

Даруй мне, судьба моя,

И любой поступок гнусный

Совершу за пищу я.

В сердце чистое нагажу,

Крылья мыслям остригу,

Совершу подлог и кражу,

Пятки вылижу врагу.

(стих. 1920-х годов)

Новое прогрессивное мировоззрение строится на идеалистическом основании. Как будто осуществляется мнение Достоевского, что истинный социализм может быть построен только на христианской почве (в «Братьях Карамазовых»), сходно и у Мережковского. Фашизм может быть побежден только идеализмом, но ясно, что в новом синтезе должен быть сохранен национализм в здоровой пропорции, иначе его возьмут на вооружение реакционеры. Новый синтез должен исполнить заветы ряда славных имен: Кропоткин, Л. Толстой, Ганди, Жорес. В эту