Расцвет и упадок цивилизации (сборник) - Александр Александрович Любищев

не можем обвинить его в «сползании к реакционному мышлению», т. е.:

1. Сам СССР и Коммунистическая партия так сильно изменились за 40 лет, что вполне резонно рассматривать сталинизм (который теоретически продолжает господствовать у нас и получает полную поддержку и в Коммунистической партии Франции) как фашиствующую ревизию марксизма.

2. Если признать, что сталинизм в менее уродливой форме был неизбежным логическим развитием марксизма, то, значит, сам марксизм заключает в себе элементы фашизма, т. е. реакционного учения.

3. Такой реакционной чертой является учение о ведущей роли классовой борьбы в истории общества и о подчинении этики вопросам классовой борьбы, доведение до крайнего предела положения «цель оправдывает средства».

4. Весьма критическое отношение к СССР вполне оправдано позднейшей и современной историей СССР, сохранившей полностью фальшь и лицемерие сталинского режима.

5. Торжество фашизма в Германии есть одно из выражений весьма популярного стремления к цезаризму, т. е. к «доброму тирану» (новая версия «просвещенного абсолютизма», проистекающего из разочарования народов в демократических формах правления, поэтому фашизм слаб или отсутствует там, где демократия наиболее удовлетворительная – северо-западный угол Европы: Скандинавия, Англия, Бельгия, Голландия).

6. В СССР цезаризм выразился в наиболее культурной форме (ленинизм) в силу крайней отсталости царского режима. Поэтому очень широкие круги были охвачены иллюзией, что эта форма цезаризма имеет подлинно научную базу.

7. В Италии социал-демократы не выдвинули цезаристской доктрины, отчего и создалась база для Муссолини, как организатора порядка; в начале 30-х годов проникавшие на Запад вести об ужасах коллективизации и о тираническом режиме Сталина (который уже нельзя было объяснить гражданской войной) дискредитировали возможность рационального решения затруднений, и вместо квазинаучного лозунга классовой борьбы выдвинут эмоциональный, мистический лозунг высшей арийской расы.

Выход из положения: перестать кичиться собственным превосходством, монополией на прогрессивность; необходима большая и сложная работа, подлинная ревизия всего нашего общественно-политического мышления. Не следует думать, что противостоят два лагеря – прогрессивный коммунистический и реакционный фашистский, и всякое выражение критики прогрессистов есть сползание к фашизму. Наиболее прогрессивным современным направлением в политической жизни, видимо, является учение Ганди, в значительной степени продолжаемое индийским правительством. Несомненно, что идеология Сент-Экзюпери в целом тоже прогрессивна. Необходим синтез, он очень труден, т. к. при этом приходится отказаться от того требования простоты, которое и привлекало массы к таким направлениям, как марксизм и фашизм. Но, хотя пословица понимает слово «простота» в другом смысле, полезно ее вспомнить: «Простота хуже воровства». Большая простота привела к большому «воровству» в старом русском смысле воровства (т. е. крупным преступлениям) и еще может привести к огромному воровству.

Весьма возможно, что народы, разочаровавшись во всех формах «доброго тиранства», вернутся к старому простому лозунгу «свобода». Но ведь с точки зрения построения общества свобода есть деструктивный принцип, а не конструктивный: он необходим, но недостаточен для построения культурного общества. Упорядочивающие его принципы: сюзерен, отечество, нация, церковь, класс, партия, племя – все в значительной степени скомпрометированы. Трудность синтеза заключается в том, чтобы суметь выбрать положительный компонент во всех указанных регулятивных принципах. Книжка Сент-Экзюпери представляет огромный интерес в смысле искания путей построения синтеза, и в этом смысле она, я думаю, долго будет привлекать внимание.

Москва, 2 марта 1960 года

II

В первой части я постарался разобраться в том странном факте, что такой доблестный боец с фашизмом, как Сент-Экзюпери, как будто находит нечто положительное в фашизме. Не может быть сомнения, что никакого «сползания» к фашизму у Сент-Экзюпери нет. Можно даже сказать более определенно: те следы того, что кажется, на первый взгляд, примирением (хотя бы частичным) с фашизмом, являются гораздо более верной гарантией от сближения с фашизмом, чем та лицемерная (хотя бы и бессознательная) принципиальная ненависть к фашизму, которую исповедуют сталинисты.

Как я показал в 1-й части, «непримиримый» к фашизму сталинизм фактически является марксиствующей (но не марксистской) разновидностью фашизма, обладающей, однако, несравненно большим лицемерием (или непониманием, что еще хуже).

Однако несомненно, что сталинизм (как и весь марксизм, крайним выражением которого является сталинизм), как и фашизм, пришел к власти, получив значительную популярность в массах, благодаря привлекательности некоторых простых лозунгов, которые они выбросили, и эти простые лозунги (если не придавать им абсолютизации) не лишены основания и являются уродливыми извращениями многих здоровых принципов. Классовая борьба не чушь, и классовая сознательность не преступление, но абсолютизация классовой борьбы приводила к отвратительным выводам, которые справедливо сейчас называют классовым расизмом.

Здоровое зерно исторического и диалектического материализма выродилось в чисто мещанский потребительский материализм, забывший о высших ценностях человеческой культуры. С точки зрения западной культуры (название, может быть, неправильное, может быть, правильнее было бы назвать – религиозной, в частности, христианской культурой), которой придерживался Сент-Экзюпери, он отвергает и фашизм, и сталинизм: он считает невозможным признать один из них за сплошь черное явление, т. к. это – две стороны одного явления, взаимно связанные, – Ленин породил Муссолини, Сталин породил Гитлера, и то, что разные формы фашизма получили влияние у двух культурных народов, уже означает, что в нем есть что-то положительное.

Превосходно изложено это в «Карне»: «Бессмысленно все время бороться против чего-то. Нельзя ли добросовестно свести баланс с каждой из сторон? Чего требуют левые, правые, сталинисты, троцкисты, анархисты? К какой цели ведут средства? В демократии я спасаю жалкого индивида, но в подлинной Западной цивилизации я спасаю Бога, не права человека, но права Бога через человека. И я уважаю в человеке образ Бога, а не индивида… По сталинской или нацистской справедливости я подавляю социально дефектного человека, подобно тому как подавляю пилота, допустившего аварию судна. По западной справедливости я его освобождаю во имя его внутренней родины…» (…).

Основа идеологии Сент-Экзюпери – осознание важности идеальных ценностей; он не скрывает своих симпатий к религии, но религии, совершенно свободной от догматизма. Он кратко резюмирует 'все те доводы, которые в глазах поверхностных лиц, считающих себя свободомыслящими, достаточны для того, чтобы отвергнуть всякую религию или, словами Ленина, считать ее одним из самых отвратительных явлений в истории.

Против богослова Сартильянжа: «Почему надо верить в Воскрешение на основе документов, авторы которых неизвестны и из которых ни один не жил при жизни Христа?» (…).

«Сегодня, когда анализ нашего мира отучил меня от чудесного, я должен принимать на веру данные эпохи, не умевшей анализировать. Сегодня, когда наука развивает столько тыловых рубежей, я должен без зазрения совести их последовательно занимать. Сейчас, когда сомневаются в самом смысле слова причина, я должен принимать Первичную причину. Сейчас, когда финализм оказался неэффективным, мне должно оставаться финалистом».

При всей искренности этих высказываний нельзя не отметить, что Сент-Экзюпери несколько отстал от науки. Понятие причинности не