Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры - Найо Марш

— Чего вы хотите?

— Полный список агентов Зигфельдта и полный отчет о его modus operandi[44] между Измиром и США. Шаг за шагом. С особенным вниманием к Мейлеру.

— Я не могу. Я не знаю. Я… я не… я не настолько осведомлен…

— Или не настолько пользуетесь доверием? Возможно, нет. Но вы занимаете достаточно высокое положение, иначе не получили бы свою нынешнюю работу.

— Я не могу этого сделать, Аллейн.

— Джованни допрашивают.

— Дайте мне время.

— Нет.

— Я хочу выпить.

— Вы можете выпить. Пойдемте к вам в номер?

— Ладно, — буркнул Свит. — Ладно, будьте вы прокляты, ладно.

IV

Вернувшись в свой отель, Аллейн нашел у себя под дверью записку от леди Брейсли и сообщение, что «Лис»[45] звонил из Лондона и снова позвонит в шесть. На часах было пять пятнадцать. Леди Брейсли написала крупно, слова, словно обезумевшие, расползлись по всему листку.

«Должна вас увидеть, — значилось в записке. — Ужасно срочно. Я в отчаянии. Прошу, прошу, приходите в эти апартаменты как можно скорее. Если увидите К., ничего не говорите. С.Б.».

— Это, — сказал себе Аллейн, — будет посерьезнее. Запугивание фальшивого майора — пасторальная симфония по сравнению с мелодией, которую собирается пропеть леди Б.

Он разорвал записку и отправился в апартаменты.

Леди Брейсли приняла его, как он и предполагал, лежа в шезлонге, одетая в брючный костюм из золотого ламе. Горничная с грубым лицом впустила Аллейна и удалилась, видимо, в спальню.

Леди Брейсли свесила ноги с шезлонга и протянула руки.

— О боже! — воскликнула она. — Вы пришли. О, благодарю вас, благодарю, благодарю.

— Не за что, — сказал Аллейн и посмотрел на дверь спальни.

— Все в порядке. Швейцарка. Ни слова не говорит по-английски.

— Что случилось, леди Брейсли? Зачем вы хотели меня видеть?

— Это страшно секретно. Страшно. Если Кеннет узнает, что я с вами делюсь, не представляю, что он мне скажет. Но я просто не в силах выносить подобные вещи. Это меня убивает. Он не придет. Он знает, что я всегда отдыхаю до шести, а потом он всегда сначала звонит. Мы в безопасности.

— Может быть, вы объясните…

— Конечно. Просто я очень нервничаю и расстроена. Я не знаю, что вы скажете.

— И я не знаю, — легко отозвался Аллейн. — Пока не услышу, в чем дело.

— Это связано с ним. С Кеннетом. И со мной. Это… о, как же рискованно и глупо он себя вел, представить не могу, что на него нашло. А теперь… если бы вы знали, до чего он нас довел.

— Что же он сделал?

— Я не знаю всего. Ну, во-первых, он очень скверно вел себя в Перудже. Связался с дурной компанией, и у него, очевидно, закончились деньги, и… ох, я не знаю… он продал что-то, за что не заплатил. И этот мерзкий убийца Мейлер вытащил его. Или сказал, что вытащил. А потом… когда мы были в этой ужасной церкви, Мейлер заговорил про это со мной и сказал, что полиция… полиция… поднимает шум, и если он не сможет «убедить» их, все выйдет наружу, и Кеннета — только представьте! — арестуют. Он хотел, чтобы я положила пятьсот фунтов где-то в каком-то банке. Мне только нужно было выписать открытый чек, а уж он… как же он выразился… уладит это дело, и мы сможем о нем забыть.

— Вы выписали этот чек?

— Не там и не тогда. Мейлер сказал, что получит в полиции отсрочку на два дня и зайдет за чеком сегодня днем. А потом, разумеется, он исчез, и приключился весь этот ужас с убийством. А потом Джованни — вы знаете? — такой милый, или это мне казалось. Джованни сказал, что все об этом знает и все уладит, только теперь это выйдет дороже. А он пришел сюда сегодня после ланча и сказал, что ситуация серьезнее, чем он понял со слов Мейлера, и он хочет восемьсот фунтов в лирах, или будет проще, если я вместо этого отдам ему какие-то из своих драгоценностей. А у меня есть очень известная диадема, подарок моего второго мужа, только она здесь в банке. И множество колец. Он, похоже, знает все о моих украшениях.

— Вы ему что-нибудь дали?

— Да. Дала. Я отдала ему подвеску с бриллиантами и изумрудами, такую, в виде солнца с лучами. Она застрахована, кажется, на девятьсот фунтов. Она никогда мне особо не нравилась. Но все равно…

— Леди Брейсли, почему вы все это мне рассказываете?

— Потому что мне страшно, — ответила она. — Просто страшно. Я не в силах справиться с этой ситуацией. Кеннет ведет себя так странно и наверняка влип в еще более отвратительную историю. И хотя я его обожаю, мне кажется несправедливым, что он втягивает в это и меня тоже. И я не могу с этим справиться. Я чувствую себя совершенно больной. То место… не знаю, сами-то вы… в любом случае мне дали что-то, чтобы взбодриться, и оно подействовало на меня совсем не так, как они обещали. Это было настолько ужасно. Мистер Аллейн, пожалуйста, пожалуйста, будьте так добры и помогите мне!

Леди Брейсли плакала, бормотала и тянула к нему руки. Еще мгновение, подумал Аллейн, и у нее начнется настоящая истерика.

— Вам плохо, — сказал он. — Дать вам что-нибудь?

— Вон там. На столике с напитками. Таблетки. И бренди.

Аллейн нашел их и налил умеренную порцию бренди. Леди Брейсли попыталась и не смогла вытряхнуть три таблетки. Пришлось ей помочь.

— Вы уверены, что нужно принять три? — уточнил он.

Леди Брейсли кивнула, наклонилась над ладонью, проглотила и запила бренди.

— Транквилизаторы, — пояснила она. — Мне прописали.

Минуту или две она сидела с закрытыми глазами, дрожа.

— Прошу прощения. Налейте себе выпить. — Ее голос прозвучал пародией на светский тон.

Аллейн не обратил внимания на слова леди Брейсли. Когда она открыла глаза и нашла носовой платок, он произнес:

— Я сделаю, что смогу. Думаю, маловероятно, что вашему племяннику угрожает арест. Я уточню. А пока вы не должны и думать о том, чтобы дать Джованни что-то еще. Он шантажирует вас и, разумеется, не ведет никаких переговоров с полицией. Но я не думаю, что он придет. Очень возможно, что он сам уже арестован. Я сейчас уйду, но прежде ответьте мне на один вопрос. Ваш племянник все же встречался с Мейлером в тот день у статуи Аполлона, ведь так?

— Вероятно.

— Чтобы забрать свои наркотики?