Клиника измены. Семейная кухня эпохи кризиса - Мария Воронова

Марина глупо кивнула.

– А я к вам по делу, Мариночка. Ко мне сегодня женщина поступила. Кишечная непроходимость на фоне рака толстой кишки. Как ее лечили, вы себе не представляете!

Спирин сел на диван и энергично ударил себя по колену.

– Поставили ей диагноз по ирригоскопии[16], взяли на операцию, при ревизии увидели плотный конгломерат с поражением забрюшинного пространства и благополучно зашили. Отправили к онкологам, те назначили какое-то невразумительное лечение, на фоне которого у женщины развилась непроходимость. Но доблестные онкологи объяснили упорную рвоту действием химии и общей интоксикацией. Слава богу, ее муж ко мне обратился. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Так что, прооперируем?

– Сегодня?

– Естественно.

– Эдуард Андреевич, я не против, но вы не хотите ее подготовить? Сколько она уже с непроходимостью живет?

– Почти две недели.

– Ого! Давление-то она хоть держит? Представьте, какое там обезвоживание! И электролитный баланс наверняка ни к черту. Я не говорю уже про белковый дефицит, его мы все равно восполнить не успеем. Может, лучше положить ее в реанимацию, прокапать как следует, а завтра взять?

– Здраво рассуждаете. А про вторичный перитонит вы забыли?

– Тоже верно… Но до утра всего шестнадцать часов. Вполне укладывается в стандартный срок подготовки. Ну, хотите, в семь утра начнем?

Спирин заговорщицки ей подмигнул:

– Открою вам маленький секрет. Завтра я по плану оперирую одного очень важного человечка и отменить его никак не могу.

– А отложить на несколько часов?

– Тоже не могу. У меня весь день расписан по минутам. А послезавтра будет уже слишком поздно.

– Хорошо, давайте сегодня. Во сколько ей начали капать?

– Около двенадцати.

– Маловато. Пусть она хотя бы еще часика три в реанимации побудет.

Спирин нехотя согласился и сказал, что съездит домой, а ровно в девять вернется. Договорились, что к этому времени Марина уже возьмет больную в операционную и начнет делать доступ, чтобы профессор мог сразу приступить к основному этапу.

До половины девятого Марина работала в приемном отделении, увлеклась и чуть не забыла о назначенной операции, пока ей не позвонил анестезиолог и железным голосом не поинтересовался, какого черта она еще не в операционной.

Марина поморщилась. Дежурный анестезиолог обожал принимать и пылко отстаивать свои решения, точно зная, что ответственность за них нести не ему. Сколько Марина наслушалась от него шпилек, сколько упреков в некомпетентности! Между тем, по общему мнению врачей больницы, он вовсе не был блестящим специалистом, допускал ошибки при ведении наркоза, и лишь страстность суждений и имидж правдоруба позволяли ему производить впечатление. Как-то Марина, будучи человеком незлопамятным, защищала его от гнева коллег и заметила: «Ну, он по крайней мере не проходимец». С тех пор прозвище Непроходимец крепко к нему прилипло. Неизвестно почему, но Спирин верил в анестезиологический талант Непроходимца. Тот, в свою очередь, признавал профессора единственным авторитетом в больнице.

Вообще-то Марина должна была сначала осмотреть больную и решить, можно начинать операцию или еще рано. Но ясное дело, по сравнению со спиринским ее слово ничего не значило.

Она поднялась в операционную. Непроходимец уже интубировал больную, поэтому Марина заторопилась, быстро вымыла руки и почти вбежала в зал, где сестра держала наготове халат.

«Интересно, – подумала Марина, – он хоть созвонился со Спириным? Вот будет весело, если профессор опоздает! Конечно, наложить обходной анастомоз[17]между тонкой и толстой кишкой я могу не хуже, чем он, но таким образом я его подставлю, ведь женщина ехала сюда затем, чтобы ее оперировал именно Спирин. Родственники будут очень недовольны, узнав, что он передоверил работу какой-то бабе. Особенно если больная умрет, а это вполне может произойти. Эх, рано мы ее берем…»

Но ровно в девять, как раз когда Марина сделала лапаротомию, ограничила операционное поле и начала ревизию, Спирин появился в операционной. Пока он одевался, Марина успела ввести длинный зонд в тонкую кишку, чтобы убрать газ, иначе раздутые петли не давали работать.

Спирин подошел и, насвистывая какую-то классическую мелодию, принялся осматривать брюшную полость. – А что ж вы одна, голубушка? Неужели некому помочь?

– Некому! В приемном такой завал, травматолог еле справляется. Да я уж привыкла одна, аппендициты постоянно вдвоем с сестрой делаю.

– Могли бы кого-нибудь из дома вызвать, есть же у вас молодые? Или они не хотят стать хирургами?

Завел пластинку, раздраженно подумала Марина. Спирин считал, что героизм есть образ жизни хирурга. Его сотрудники были обязаны гореть на службе, причем искры, дым и чад от этого процесса разносились далеко вокруг.

– Эдуард Андреевич, да неужели мы вдвоем не справимся? Делов-то – соустье наложить. Вы шить будете, я – нитку вести, третьему тут и делать нечего.

– Соустье? Нет, это все надо убирать.

– Опомнитесь, Эдуард Андреевич! – Оттого что приходилось перечить самому Спирину, Марина говорила очень тихо. – В условиях такой дегидратации мы имеем право только на минимальный объем вмешательства! Опухоль уберете вторым этапом, когда женщина немного окрепнет.

– Да что вы говорите, Мариночка! – Спирин саркастически улыбнулся, она поняла это, хотя его лицо закрывала маска. – Уж поверьте, я тоже кое-что понимаю в хирургии. Нам придется накладывать анастомоз, так почему бы заодно и опухоль не удалить?

– Потому, что это удлиняет операцию и увеличивает кровопотерю. Больная и так на ладан дышит!

– Но опухоль на грани операбельности, и кто знает, насколько она вырастет, пока мы будем готовить больную к следующей операции? Термин «раковая интоксикация» вам что-нибудь говорит? Все, я решил! Делаем гемиколэктомию[18]. «Решил он! Вообще-то я – ответственный дежурный хирург, а не вы!» Но Марина не посмела произнести этого вслух. Спирин – главный хирург больницы, профессор, и больная приехала к нему. Пусть делает что хочет.

– Прошу вас, подумайте! – Все же она предприняла еще одну попытку его образумить. – Да и опухоль, посмотрите, какого странного вида. Биопсию же не делали. Может, это и не рак?

– А что тогда?

– Ну, карциноид[19], например… Гистологию возьмем, нам через неделю скажут. Вдруг это вообще туберкулез?