Неестественная смерть - Дороти Ли Сэйерс

ответила мисс Климпсон. – Однажды я слышала проповедь замечательного священника на эту тему. Он сказал, что любовь подобного рода может легко обернуться идолопоклонством, если не быть осмотрительным, что слова Мильтона о Еве: «Мужчина создан только для Бога, а женщина для Бога в лице его»[89] не сообразны с католической доктриной. Во всем нужно блюсти правильную меру, а когда одно человеческое существо взирает на мир только глазами другого, это уже чрезмерно.

– Для всякой женщины Бог должен быть превыше мужчины, разумеется, – довольно сухо произнесла мисс Файндлейтер. – Но если дружба взаимна – а я говорю именно о такой дружбе – и совершенно бескорыстна с обеих сторон, то она наверняка является благом.

– Любовь всегда благо, если она праведна, – согласилась мисс Климпсон, – но я думаю, что она не должна быть слишком собственническим чувством. Приходится воспитывать себя… – Она запнулась, но потом отважно закончила: – …И в любом случае, моя дорогая, я не могу сердцем не чуять, что более естественно – более подобающе в некотором смысле – объектами взаимной любви быть мужчине и женщине, нежели двум людям одного пола. В конце концов… э-э… это… плодотворный союз, – добавила она не без легкого лукавства. – И я уверена: когда подходящий МУЖЧИНА объявится на вашем горизонте…

– К черту подходящего мужчину! – сердито воскликнула мисс Файндлейтер. – Ненавижу подобные разговоры. Они заставляют меня мерзко чувствовать себя призовой коровой. Такая точка зрения в наши дни безнадежно устарела.

Мисс Климпсон осознала, что в порыве искреннего рвения перешла границу сыщицкой рассудительности, рискуя утратить благорасположенность своей информантки, и сочла за лучшее переменить тему. Тем не менее в одном она теперь могла точно заверить лорда Питера: кого бы ни видела тогда в Ливерпуле миссис Кроппер, то была не мисс Уиттакер. Надежным гарантом тому служила преданная мисс Файндлейтер, ни на шаг не отходившая от своей подруги.

Глава 17

Рассказ провинциального адвоката

Кто нынче новых нам дает господ, и новые законы может дать.

Дж. Уизер. Танец довольного человека[90]

«Письмо от мистера Пробина, солиситора в отставке;

Вилла «Бьянка», Фьезоле,

мистеру Мерблсу, солиситору,

Стэпл-Инн.

Лично и конфиденциально.

Уважаемый сэр,

меня весьма заинтересовало Ваше письмо, касающееся смерти мисс Агаты Доусон из Лихэмптона, и я постараюсь по возможности коротко, но точно ответить на Ваши вопросы, полагаясь, разумеется, на то, что все сведения о делах моей покойной клиентки останутся в строгой тайне. Исключение, конечно, составляет офицер полиции, которого вы упоминаете в связи с этим делом.

Вы хотели знать, (1) была ли осведомлена мисс Агата Доусон о том, что в соответствии с новым законом, чтобы ее внучатая племянница мисс Мэри Уиттакер могла унаследовать ее личное имущество, ей необходимо было составить завещательное распоряжение в ее пользу; (2) рекомендовал ли я ей когда-либо составить такое завещательное распоряжение и каков был ее ответ; (3) доводил ли я до сведения мисс Мэри Уиттакер, в какой ситуации она может оказаться, если ее двоюродная бабушка умрет, не оставив завещания, позднее 31 декабря 1925 года.

Итак, весной 1925 года один ученый друг обратил мое внимание на неопределенность формулировок некоторых статей нового закона, особенно в той части, которая касается интерпретации термина «потомок». Я немедленно проверил дела всех моих клиентов, чтобы убедиться, что у них имеются оформленные должным образом распоряжения, позволяющие избежать недоразумений и судебных исков в случае отсутствия завещания, и сразу обнаружил, что наследование имущества мисс Доусон ее внучатой племянницей мисс Уиттакер полностью зависит от интерпретации соответствующей статьи нового закона. Я знал, что мисс Доусон решительно настроена против составления завещания в силу суеверного страха смерти, с которым мы так часто сталкиваемся в своей профессиональной деятельности. Тем не менее я счел своим долгом разъяснить ей ситуацию и сделать все возможное, чтобы убедить ее подписать завещание. Для этого я отправился в Лихэмптон и изложил ей суть дела. Это было в марте, кажется, четырнадцатого числа – насчет точности даты не поручусь.

К несчастью, я застал мисс Доусон в момент, когда ее враждебный настрой против идеи составления завещания достиг наивысшего накала. Накануне врач сообщил ей, что в ближайшие недели необходимо сделать еще одну операцию, и, таким образом, трудно было выбрать худший момент для того, чтобы обсудить с ней вопрос, так или иначе касающийся ее кончины. Она решительно отвергла все мои предложения, заявив, что против нее плетут заговор с целью запугать ее так, чтобы она действительно умерла во время операции. Похоже, весьма бестактный врач напугал ее подобным предположением перед предыдущим хирургическим вмешательством. Но она его благополучно пережила и была решительно настроена пережить следующее, если только окружающие не будут ее сердить и устрашать.

Конечно, если бы она и впрямь умерла на операционном столе, вопрос решился бы сам собой и никакой нужды в завещании не возникло бы. Я заверил ее, что беспокоюсь о завещании именно потому, что ничуть не сомневаюсь: она благополучно доживет до следующего года, и попытался, как мог, еще раз объяснить ей положения нового закона. Она лишь еще больше рассердилась и ответила, что в таком случае у меня не было повода приезжать и будоражить ее подобными предложениями, поскольку у нее будет полно времени составить завещание после вступления нового закона в силу.

Естественно, лечащий врач, со свойственной всем им в этом вопросе недальновидностью, не позволял говорить ей правду о ее болезни, и она была убеждена, что следующая операция пройдет успешно и она проживет еще много лет. Когда же я рискнул проявить настойчивость, объясняя это тем, что мы, юристы, предпочитаем на всякий случай перестраховаться, она вконец разгневалась и фактически велела выставить меня из дома. Через несколько дней я получил от нее письмо, в котором она упрекала меня в дерзком поведении и уведомляла, что не может больше доверять человеку, который обошелся с ней столь бесцеремонно и грубо. По ее распоряжению я передал все ее дела, находившиеся в моем ведении, мистеру Ходжсону из Лихэмптона и с тех пор не имел никаких контактов ни с кем из членов ее семьи.

Таков ответ на два первых Ваших вопроса. Что же касается третьего, то, разумеется, я не считал допустимым информировать мисс Уиттакер о том, что ее право на наследство будет действительно, только если ее двоюродная бабка либо составит завещание, либо скончается не позднее 31 декабря 1925 года. Хоть у меня и не было никакого повода подозревать мисс Уиттакер в чем-либо дурном, я всегда придерживался