Битва за небо - Максим Сабайтис

В момент взрыва Дмитрий выскакивал из укрытия – необходимость в психотехнической защите заставила его остановиться и выставить вперед руку с пистолетом. Отчего-то эта поза показалась мне забавной – все в ней говорило, что Ледянников предпочел бы любому пистолету свой собственный меч. Вот как работают человеческие рефлексы, отделяя «психов» от нормальных людей. Нормальный человек прикрыл бы руками лицо, а не встал бы в защитную стойку с пистолетом вместо клинка.

Когда мы пришли в себя, из дворца протектора к нам уже бежали тяжеловооруженные охранники. Феноменальная оперативность.

Я с презрением отвернулся и только сейчас заметил, что человек в черном лежит возле следующей вазы. Неподвижно лежит. Стало быть, одна из выпущенных наудачу пуль Островского все же достигла цели.

– Повезло… – выдохнул Алексей, подходя ко мне и стирая грязным от сажи рукавом пот со лба. – Я уж и не думал, что выберемся живыми…

– Что это было? – требовательным тоном поинтересовался Дмитрий. – Спектр твоего Намерения отличался от того, который я знаю. Сейчас нормально, но мне все равно интересно.

Я сделал глубокий вдох и посмотрел на катану. На оружие покойного самурая, так и не выполнившее поручение императора.

– Сугимото… – начал было я, но голос сбился на кашель. – Сугимото каким-то образом сумел увидеть свое собственное будущее. Сэнсэй говорил, что футуроскопистам опасно обращать свой дар на себя же, но Кодзо перед смертью успел сказать, что наш вариант развития мира самый… – я сделал паузу, чтобы точно вспомнить сказанное слово, – лучший.

– Хотелось бы верить, – вздохнул Дмитрий.

Охранники наконец-то добежали до нас, окружили плотным кольцом и хором, на испорченном английском потребовали сложить оружие. Мы подчинились.

В школе мастера Архипова ученики разошлись по комнатам и улеглись спать. Еще какое-то время потратила на приведение кухни в порядок неугомонная Оксана. Поликарп Матвеевич заперся в кабинете, изучать психотехнические труды о природе времени и фатума. Афанасий, благоухая кагором и тихо матерясь в такт шагов, протопал в свою каморку за добавкой.

Кася устроилась возле теплого бока кухонной печи. И тепло, и хорошо улавливаются Намерения всех обитателей школы. Кошка ощущала фактуру человеческих снов, непроизвольные психотехнические движения. Из всех этих ощущений складывалась грандиозная картина Наблюдения. Величественная картина.

Где-то на противоположном краю земного шара, в предместьях Иокогамы другая, не менее пожилая кошка ощутила смерть воспитанника и погрузилась в траур. Ее хозяева, родители Кодзо Сугимото, еще не знали о смерти своего сына. Кася услышала ее скорбь, сличила с узором своей картины и удовлетворенно выпустила когти.

Японский футуроскопист поступил столь же неестественно, сколь и благородно. Фатум не был адаптирован к немедленной реакции на такие поступки, а потому в нем появилась слабина. Крошечный, незаметный никому, кроме Каси, королевский шанс выйти победителем из этого непростого противостояния. Конечно, теперь фатум не повторит своей ошибки, может, даже усилит локальное влияние на историю мира. Пусть. Усиление в одном месте неизбежно приведет к ослаблению в другом. И тут Кася постарается, чтобы этим местом стала мариенбургская частная психотехническая школа. Ей предстояла долгая нешуточная борьба, но в одном покойный Сугимото был прав – лучше варианта и быть не могло.

– Снова Николай, – пробормотала Ксения, просыпаясь среди ночи. – Вот ведь угораздило же, никуда от него не денешься. Теперь и сниться вздумал. Совсем о приличиях позабыл. Прежде чем врываться в сон к порядочной девушке, надо разрешения спрашивать.

Она вспомнила фрагмент, увиденный непосредственно перед пробуждением, – подмастерье стоял возле догорающего и чадящего паромобиля, в окружении двух десятков японцев в старинных самурайских доспехах. Перспектива сна причудливо искажала пространство, устанавливая Николая в самый центр, создавала впечатление, будто мир кружится вокруг него, а земная ось тут как бы и ни при чем.

– Тоже мне пуп земли, – фыркнула девушка, испуганно посмотрела по сторонам, но ничего странного в комнате не увидела.

В углу, под потолком, чадила тусклая лампадка. Образ Богоматери из красного угла добродушно взирал на Ксению. Вольт, заботливо отполированный замшевой тряпочкой, лежал возле десницы, хватай и руби что захочешь. Только вот при помощи вольта зарубить что-то материальное довольно сложно – на то он и ученический инструмент. А вот нематериальное…

– Вот приснишься мне еще раз – вызову на дуэль и заставлю тебя признать поражение, – пригрозила Ксения воображаемому Николаю.

Воображаемый Николай предпочел отделаться молчанием и полнейшим исчезновением.

Во сне подмастерье держал в руках настоящую японскую катану – сущее произведение искусства, бесценное для людей, сведущих в психотехнике. Но где бы ему взять такое оружие? Не в Алькатрасе же, на который так настойчиво намекал профессор Воронин. Ксения уже догадалась, что учителя проявляют нездоровый интерес к тем видениям, в которых так или иначе появляется Николай. Тот факт, что его угораздило попасть в другое полушарие, не объяснял подобного ажиотажа. Девушка подозревала, что любой вопрос, связанный с Разумовским, наткнется на «понимаешь, такое дело». Интуиция подсказывала, что все случившееся с ней связано с тайной. Той самой тайной, хранителем которой является Поликарп Матвеевич, о которой с таким напряжением упоминает Сергей Владимирович. И вот вопрос. Был ли побочный эффект от ее невольной футуроскопической выходки подарком для учителей или проклятием? Если подарком, отчего Воронин бледнеет после каждого упоминания о Николае? Если проклятием – зачем они наперебой выспрашивают у нее малейшие детали видений?

– Надоел ты мне, Колька, – пробормотала Ксения, пытаясь прогнать прочь воспоминания. Пробормотала и сама же испугалась своей фамильярности. Словно ее мог кто-то услышать и сделать замечание.

Нет, нет, не надоел, затараторил внутренний голос. Надоел бы по-настоящему, хватило бы сил на изгнание навязчивого видения. С Николаем девушку связывала причастность к загадочной учительской тайне – только она и ничего более. И вовсе он ей не нравился. Вот Пашка, тот другое дело. И пошутить умеет когда надо, и вообще… И лицо у него такое… выразительное.

– Хватит придумывать невесть что, – строго отчитала себя Ксения, переводя взгляд с едва заметного отблеска на полированной поверхности вольта на образ Богоматери. Самоконтроль. Самоконтроль. Еще тысячу раз самоконтроль. Прочитать молитву, опустить голову на подушку, пахнущую осенним травяным сбором, закрыть глаза и заснуть сном без нелепых видений. Обычным человеческим сном. Только что ей делать, если и в обычном сне появится Николай? Рассказывать об этом учителям или не надо? И как поведет себя их тайна, если она удержит при себе пару-тройку деталей, наподобие катаны, о которой Ксения так мечтала еще в приграничном городке, только начиная обучение?