Лики старых фотографий, или Ангельская любовь - Юлия Ник

и она застонала, запричитала, как-то беспомощно и бессвязно, растворяясь в этом сиянии внутри неё.

Он, зажав рукой её волосы, остановил её голову, мечущуюся по подушке на излёте, сжимающих его, конвульсий её тела и тихо снова приказал: «Смотри на меня, смотри, я сказал! — и сильными толчками разбил её тело вновь на отдельные не связанные между собой части, заставившие её почти страдать, но и испытывать нечто ранее недоступное, сладостное и закончившееся мягким удовлетворением вспотевшего тела. И она затихла под ним, глядя, как изменяется его лицо, становясь жестким, сосредоточенным и ушедшим в себя.

Это его действо с его собственным телом её как бы уже и не касалось.

— Только не в меня, — прошептала она беспомощно.

— В тебя-я, — прорычал он, держа её волосы в руке, падая на неё, сильно прижимаясь, распиная её бездну несколько долгих и безумных секунд, и, наконец свалился набок, взмокший, молчаливый и опустошённый.

— Мне надо быстро в ванну.

— Никуда тебе не надо. Я абсолютно безопасен. Это моё специфическое. А тебе этот страх полезен. Я специально не сказал, чтобы ты испытала этот восхитительный, в общем-то, стресс. У тебя раньше были проблемы, да? — он, приподнявшись на локтях, смотрел на неё.

— Так, по мелочи.

— Понятно. Ладно. Тебе сегодня хорошо, хоть, было?

— Да, — тихо прошептала она, тыкаясь стыдливо ему в подмышку. — Очень-очень.

— Я рад. Но знаешь, мне надо что-то тебе сказать.

— Что? — она испуганно от него отстранилась.

— Да вот что: «Я очень есть хочу», — тебя это не обидит?

— Не обидит, — она облегченно рассмеялась. — Я тоже хочу пить.

Они долго сидели в кухне, он, обмотанный полотенцем после долгого холодного душа, а она в уютном шелковом китайском халатике, религиозно стараясь сохранить под ним память о его теле, чтобы не терять надежды и ощущать его запах. Они пили вино, ели консервы, пили крепкий чай. Ушла скованность, ему стало всё легко и просто, как всегда становится после окончания нужной, но неприятной работы. Он даже несколько пожалел, что решился на такой глупый никому, собственно, не нужный пассаж. Но «пить боржоми было поздно». Он столкнул с горки паровоз, который поможет быстро и наверняка решить все возникшие проблемы, объём которых он начал осознавать только недавно. В два часа ночи, хорошенько закусив и прилично выпив на сон грядущий вина, они отправились спать.

— Как же хочется взять отгул, но дел невпроворот, и опаздывать мне совершенно недопустимо. И надо, наконец, ускорить подписание приказа о назначении этого дурачка Арсеничева, умудрившегося на пустом месте сделать из мухи слона. — думала Ольга засыпая, прижимаясь к горячему телу Воротова Леонарда Сергеевича, с таким трудом добывшего для Ларика и пыталовского клуба билет в счастливую жизнь.

Бабы, они такие. Бабы.

— Ты когда приедешь за назначением этого твоего дирижера? — спросила Ольга утром, обнимая в прихожей Леона, задрав кокетливо олову к нему.

«Какие же они все одинаковые Но как разительно разные в этом шаловливом движении. У нас тоже какое-нибудь такое общевидовое движение есть», — подумал Леон, механически отводя за ухо с её лица прядку выбившихся волос.

— Как прикажете, товарищ Синицына. Как только — так сразу!

— Тогда давай в … пятницу. С утра, часов в десять. Захвати его с собой, чтобы сразу обсудить репертуар основной, я там дам команду, чтобы быстро ваше дело проговорили и утвердили, я сюда вызову товарищей из района, всё равно им надо уже отчёт сдавать. Вот и проверим исполнительность и расторопность товарищей во всём объёме, так сказать.

— Это из-за нас у кого-то стресс будет?

— Ничего, полезно. Задержались и вы там со своими решениями, товарищи. Отстаёте.

— А мы долго запрягаем, но быстро поедем, я тебе обещаю.

— Но учти, ты остаёшься на вечернее заседание, ну… по вопросу отчётности, скажем. Пойдёт?

— Пойдёт. То есть, я его одного домой отправлю на все четыре стороны?

— Совершенно верно. Что тебе приготовить? Я готовить умею, когда настроение бывает. Хочешь, солянку сварю?

— Солянку? Нет, солянку точно не надо. Лучше макароны с гуляшом. И на сколько суток затянется заседание по вопросу отчетности?

— Ты не любишь солянку? Ладно. макароны — так макароны. Даже и проще. А насколько задержимся по вопросу отчётности… Пока не решим все вопросы. Их много накопилось, как раз на два дня, субботу и воскресенье. В понедельник утром я тебя прогоню, Воротов, — Ольга засмеялась, прижавшись щекой к шершавому ратину модного пальто Леона.

Тогда было почему-то модно в интимных разговорах называть любовников по фамилии. Этакая обостренность появлялась в грубоватом нарочитом подчёркивания независимости и необычности отношений.

Глава 7. Начало

Первым человеком, кого Леон увидел на работе, была Настя. Это было для него хорошим предзнаменованием. Ему всегда везло в тот день, когда он её видел первой.

— О! На ловца и зверь бежит. Здравствуйте, Настенька. Подскажите, когда ваш Илларион с работы приходит? Дело у меня к нему на сто рублей.

— Он? — Настя немного замялась.

— Что? Сверхурочно остаётся?

— Да нет. Заканчивает он обычно в половине пятого. А потом по-разному бывает, — смутившись вопроса ответила девушка

Воротов, не перебивая, внимательно глядел на девушку: «Что-то не договаривает, Настюша».

— Он домой обычно в пять приходит, поест, а потом… потом часто уходит, — пояснила Настя

— Куда?

— Я не знаю. Вы у него сами спросите. Он мне не докладывается, — Настя улыбнулась неуверенно.

— Что-то тут не так, — подумал Леон, читая явную растерянность в её голосе и словах.

— То есть, в пять я смогу его застать дома?

— Наверное, сможете. Извините, мне надо с ребятами идти репетировать сейчас.

— Иди, иди, — внезапно перейдя на «ты» с девушкой, пробормотал Леон. Ему казалось, что отношения в этой старой, и даже старинной, семье были радушными и простыми. — Что там не так? В этот раз надо будет к торту и бананчиков прихватить, остатки сладки, и баночку лосося, — Ольга ему сунула её на дорожку. — Надо же поближе с семьёй будущего сослуживца знакомиться, — не город. Почти одна семья.

Ровно в пять, Леон уже ждал Ларика на улице. Домой без него не заходил. Обрадовался, увидев длинную лёгкую фигуру, почти бегущую, одетую в старую фуфайку, ватные штаны и серые валенки с калошами. Когда этот парень после армии появился прошедшим летом в селе, бывшие приятели бурно его встречали. Он явно выделялся своей городской боевой «раскраской», яркие оранжевые брюки, малиновая рубашка, ботинки на «тракторах», длинные волосы — много таких парней Леон в последний раз видел и там, у себя дома.

Тогда, в начале лета, Ларик, или «Подсвечник», как частенько его звали