Прощальный поцелуй - Тасмина Пэрри

– И по сей день никому не известно, кто на самом деле шпионил на русских, а кто нет, – сказал он. – Но все знают, что шестидесятые годы были временами очень переменчивыми. Все были в той или иной степени идеалистами, а в КГБ работали настоящие виртуозы вербовки. Вспомнить хотя бы «кембриджских шпионов»: Ким Филби, несомненно, был самым успешным шпионом в истории. Он возглавлял отдел контрразведки в МИ-6, имел доступ к секретным материалам Секретной службы США, ЦРУ и ФБР, и все время передавал информацию в Москву. Вы же не думаете, что он был такой один?

– А что Сомс сказал по поводу голословных обвинений Доминика? – спросил Эллиот, когда в рассказе Эбби возникла небольшая пауза.

– Он сказал, что это возможно, но крайне маловероятно. Сказал, что знал Доминика с первого дня учебы в университете, что они с ним были близки, как братья. Он не только никогда не замечал ничего, указывающего на то, что Доминик работал на русских, но и убежден, что тот просто был человеком не того сорта.

– Кто знает, что заставляет человека стать предателем, – цинично заметил Эллиот.

– Мне кажется, он имел в виду, что Доминик Блейк был политическим идеалистом иного сорта.

– Но «Капитал» был журналом политическим.

– Джонатон сказал, что политика интересовала Доминика лишь постольку, поскольку понуждала людей говорить о его журнале. Но у него никогда не было политических амбиций, в отличие от Розамунды, как и ее непримиримости. Очевидно, что он был просто ужасным болтуном и не мог бы сохранить тайну, даже если бы от этого зависела его жизнь. Людям очень нравилось с ним общаться: у него всегда была припасена очередная история – обычно грязная – не о том, так о другом.

Она подняла глаза на Эллиота, который задумчиво смотрел в окно.

– Лорд Сомс сообщил нечто такое, что подрывает вашу гипотезу насчет Доминика и наркотиков: он сказал, что деньги на раскрутку «Капитала» ему дал его отец. В смысле отец Сомса.

– Но мы же с вами и не ожидали, что Сомс, даже если он знал наверняка, что Доминик был шпионом, признает это, – произнес Эллиот, как будто рассуждая вслух. – Речь идет не о Джеймсе Бонде. Шпионаж имеет этакий романтический ореол, но это самое настоящее предательство своей страны, своих друзей, коллег. Взять того же Филби: он несет ответственность за гибель десятков секретных агентов Запада.

Потом она рассказала ему о телефонном разговоре с Робертом Уэббом, бывшим редактором журнала «Капитал», и переписке по электронной почте с еще одним коллегой Доминика, журналистом. Эллиот сказал, что из них обоих надо постараться выжать что-нибудь еще, несмотря на то, что первое общение оказалось совершенно бесполезным.

– А что у вас? – спросила Эбби, отпив воды из своего стакана.

– Большинство тех, кто тогда работал в редакции «Советской», уже умерли. Но нужно знать, где искать, – оказалось, что материал со списком шпионов был по всем правилам заархивирован: один человек, который в те времена был начинающим репортером отдела новостей, сделал для меня копии.

– Но все это как-то не очень убедительно, – заметила Эбби.

– Согласен. Кого мне действительно хотелось бы вычислить, так это куратора Доминика.

– Куратора?

– Если ты агент, твоим непосредственным начальником является куратор, это он выдает тебе задания, и он твое контактное лицо. Вы что, не смотрели «Шпион, выйди вон»?

Она покачала головой, а потом вспомнила, что Ник покупал DVD с этим фильмом, но смотрел его сам, пока она наверху принимала ванну.

– Учитывая то, что Доминику сейчас было бы за восемьдесят, любой куратор из того поколения шпионов уже давно умер, что неудивительно. Но на завтра у нас намечена встреча с Алексеем Горшковым, бывшим полковником КГБ, который, как я думаю, сможет пролить свет на эту сторону деятельности Доминика.

Эбби нервно засмеялась.

– Я ведь простой архивариус из Уимблдона. Сегодня утром я, по идее, должна была пойти в ресторан пообедать с подругой, а завтра мы отправляемся на встречу с офицером КГБ.

– Вы не простой архивариус, Эбби. Вы журналист, пишущий для «Кроникл», – произнес Эллиот таким тоном, что Эбби сразу почувствовала себя более значимой и солидной.

Ей очень захотелось зевнуть, и она не смогла сдержаться.

– Устала?

Она кивнула, и взгляды их встретились – на еще один наэлектризованный миг.

Она отвела взгляд в сторону: одна часть ее хотела, чтобы он поскорее ушел, а вторая надеялась, что он останется.

Он встал и подошел к ней. Сердце Эбби бешено забилось. Кончиками пальцев он дотронулся до ее плеча, и она затаила дыхание, гадая, что произойдет дальше.

– Сейчас вам лучше хорошенько выспаться. Вы целый день в дороге, а завтра у нас важная встреча.

Он вышел, даже не поцеловав ее в щеку. Эбби ничего не могла с собой поделать – она была разочарована.

Эбби стала с неохотой выбираться из постели и уже хотела сунуть ноги в белые и пушистые тапочки, в какой-то момент заботливо и незаметно поставленные перед кроватью горничной, когда зазвонил телефон на тумбочке.

– Вы уже встали? – спросил Эллиот.

– Как раз встаю, – со вздохом сказала Эбби. – Хотя в этой постели я могла бы валяться вечно.

– Горшков перенес нашу встречу на пять часов. Так что у нас появился шанс посмотреть город, если выберемся отсюда пораньше.

– Слушайте, чтобы оказаться в этом номере, пришлось проделать такой длинный путь, что я с радостью просидела бы целый день на своем балконе, глядя вниз и лакомясь какими-нибудь блинчиками.

Эбби так и не поняла, то ли Эллиот отлично знал этот город, то ли консьерж каким-то образом угадал ее вкусы, только этот день был спланирован идеально.

Позавтракали они в расположенном неподалеку кафе, еще одном грандиозном заведении, напоминавшем венскую кондитерскую, где ели местные блюда – бутерброды и творог.

Многие главные достопримечательности города находились недалеко от их отеля, так что туда можно было дойти пешком: Мариинский театр, Исаакиевский собор, Храм Спаса на Крови с золотыми и бирюзовыми луковками куполов на фоне ясного синего неба. Одного взгляда на каждое из этих чудес Эбби было достаточно, чтобы чувствовать себя царевной дома Романовых, хотя многочисленные бутики дизайнерской одежды, дорогие рестораны и одетые по последней моде люди на улицах не позволяли ей забыть, что живет она все-таки в двадцать первом веке.

Во второй половине дня они пошли в Эрмитаж, музей, находящийся в великолепном Зимнем дворце – громадном здании с отделкой в белом, салатном и золотистом цветах, служившем когда-то резиденцией царской семьи. Этот дворец, пожалуй, понравился Эбби больше всех других здешних архитектурных сокровищ. Его интерьер тоже производил ошеломляющее впечатление. Они видели золоченые троны и десятки objets d’art, предметов искусства: часы, посуду, шкатулки, принадлежавшие в свое время Екатерине Великой. Эбби, как выпускницу факультета истории искусств, захлестывал восторг при виде этой коллекции. Многочисленные залы были буквально забиты работами великих мастеров – Да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Тициана. Она не могла представить более удачного компаньона в такой экскурсии, чем Эллиот, который поражал ее своим знанием итальянского Ренессанса, но при этом воспринимал все увиденное не настолько серьезно, чтобы это стало скучным.