Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

Потом занялся Ингрид: раздел ее догола и тщательно обтер тряпкой, смоченной в воде. Одел и даже обул ее – нашел почти новые солдатские ботинки с высокой шнуровкой. Она не просыпалась, только постанывала во сне, когда он вертел ее с боку на бок. Потом разбудил:

– У нас гости.

Ингрид мутно посмотрела и вновь закрыла глаза. На ощупь Георг определил, что жар у нее немного спал, губы и кожа были уже не такими сухими, что прежде. Но слабость. Тогда он соорудил носилки, погрузил на них исхудавшую Ингрид, подозвал четверых парней покрепче и знаками приказал им нести Ингрид. Те послушно взялись за жерди, и компания во главе с Георгом зашагала по тропинке на восток.

Шли медленно, примерно каждые полчаса отдыхали, Георг поил детей водой. Часов через шесть они добрались до реки. Дети между тем повеселели, уже переговаривались, но Георг почти ничего не понимал – так, отдельные португальские слова. На ночлег остановились на высоком берегу. Георг достал еду, оставалось еще банок пять консервов, до океана все равно не хватит. Больше всего он боялся, что передвижение их большой компании не останется незаметным для аборигенов. Но другого пути не было.

Ночью он на всякий случай положил рюкзак под голову, а под носилки – пистолет: мало ли что. Однако ночь прошла спокойно, а утром его ждала еще одна встреча. Георг разбудил Ингрид, заставил ее встать, повел в заросли – справить нужду. Оставив ее в кустах, вышел на тропинку и вздрогнул от неожиданности: прямо к нему спускался небольшого росточка человек в шляпе, в отутюженных брюках, рубашке, с сумкой через плечо, но при этом – босой.

– Bom dia[5]! – приветствовал Георг незнакомца.

– Bom dia, meu senhor! – радостно отозвался тот.

Подошел, трижды пожал датчанину руку на туземный манер: сначала ладонь, потом большой палец, а потом подставил свой большой палец под ладонь Георга.

– Вы из столицы? – спросил Георг.

– Да, мой сеньор, я иду из столицы.

– Куда вы идете?

– Я иду в Танзанию, мой сеньор, – был ответ.

– В Танзанию? – нечто вроде изумления отразилось на лице Георга. – Это очень далеко. Тысяча километров. Не меньше.

– Не меньше, мой сеньор, – не переставая улыбаться, отвечал незнакомец. На лбу и щеках его темнели причудливые, почти фиолетовые узоры татуировки. Он представился: – Алфреду, мой сеньор.

– Георг.

Ингрид зашевелилась в кустах. Георг помог ей выйти.

– А это Ингрид. Мы идем в столицу. Это далеко?

– Совсем рядом – два дня. Да-да, два дня. Я вышел вчера утром, но меня еще подвезли на машине, мой сеньор.

Они вернулись в лагерь. Алфреду ничуть не удивился, обнаружив там детей. Большинство спали, а двое сидели, прислонившись спинами к стволу дерева.

– Этих детей я нашел там, – Георг махнул рукой на запад. – Кто они – не знаю.

Алфреду кивнул и, не переставая улыбаться, подошел к тем, что сидели у дерева. Что-то спросил у них, похоже, на ронга, они закивали головами. Алфреду присел на корточки, достал из сумки хлеб, раздал каждому по небольшому ломтю, стал расспрашивать дальше. Просыпались и остальные дети, вставали и подходили к Алфреду. Сели полукругом, негр кормил их хлебом, что-то расспрашивал, что-то рассказывал.

– Что это, наркота? – спросила Ингрид. – Кто они? Где мы?

– Не знаю где, – отвечал Георг, – мы идем домой.

– Домой? Как я здесь оказалась?

– Тебя несли на носилках. Можешь идти сама?

– Попробую.

Дети оживились, беседуя с Алфреду, на их лицах появилось даже некое подобие улыбки. Тот доставал из сумки шоколад, лекарства, кормил, смазывал раны, давал таблетки.

Потом подошел к датчанам, лучезарно улыбаясь.

– Эти дети целый год, мои сеньоры, провели у бандитов. Они из разных деревень, трое из них с побережья – макуа.

– Но кто они? – спросил Георг.

– Очень просто – из них готовили убийц. Сожгут деревню, всех убьют, а ребенка с собой заберут. Наркотики им давали. Учили убивать. Они почти все – убийцы. Нападали из засады, добивали раненых, отрезали уши. Каждое ухо – лишняя доза, мой сеньор.

– Какой ужас! – воскликнула Ингрид.

– Их было больше, но когда прилетели самолеты с бомбами, остались только эти. Война, моя сеньора.

– Они и нам могли отрезать уши!

– Могли, моя сеньора, – отвечал с печальной улыбкой Алфреду. – Среди них есть мальчик и из моего племени.

– Вы тоже из племени? – неуклюже спросила Ингрид.

– Я – киконде. Это на севере, на границе с Танзанией, – Алфреду махнул рукой вдаль. – Я возьму мальчика с собой. Я все равно иду туда.

– А остальные? – спросил Георг.

– А остальных я отведу в Ньока-Прайя, это почти по дороге. Вы не беспокойтесь, я сдам их властям целыми и невредимыми.

– Извините, зачем вы идете в Танзанию? – полюбопытствовала Ингрид.

– Я получил наследство, моя сеньора. Умер дядя, он был богатым человеком. Он завещал мне кокосовую рощу. Целую рощу, моя сеньора!

– Наверное, куча денег? – спросила Ингрид.

– Нет, моя сеньора, вовсе не куча, но что-то я получу.

– И вы идете пешком?

– А как еще, моя сеньора, как еще? Самолет – дорого, на машине опасно. Да машины почти и не ездят.

– И сколько же вы будете идти?

– До Ровумы я надеюсь добраться за месяц, а там недолго останется. Мои родственники живут на том берегу, за границей. А моя деревня – на этом, моя сеньора.

– Киконде, киконде… – проговорила Ингрид. – Я, кажется, что-то помню… Они делают скульптуры? Из черного дерева. Да?

– Да, моя сеньора. Мы прославились на весь мир.

– Как же вы попали сюда?

– Я воевал против колонизаторов. Я – ветеран, моя сеньора, я работаю в министерстве труда в департаменте снабжения. Надеюсь, мы встретимся, когда я вернусь, мои сеньоры.

– А вы вернетесь?

– Я продам рощу и вернусь, моя сеньора.

– Так же пешком?

– Так же пешком, моя сеньора, – улыбнулся ветеран.

– И вы не боитесь?

– А чего мне бояться? Бандитам я не нужен, с меня выкупа не получишь, а воевать я стар. Мне пора идти. Вам тоже. Река здесь петляет, и вы сделаете крюк, если будете идти вдоль нее. Этот мальчик покажет вам дорогу, он знает эти места, он – тсонга. Его зовут Жинито.

Алфреду подозвал к себе одного из мальчиков, положил ему руку на макушку. Мальчик равнодушно глядел на датчан.

– А он хорошенький, правда? – сказала Ингрид. – Он не отрежет нам уши, Алфреду?