История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

В конце века, когда британцы получили неограниченный контроль над Бенгалией, ситуация заметно ухудшилась. Эти десятилетия считаются эпохой «разорения Бенгалии». Британцы не чувствовали никакой ответственности за эту землю и не встречали внешнего сопротивления. В отличие от прежних завоевателей, они не были заинтересованы в том, чтобы сместить местных землевладельцев и самим получать доход с земли: они поднялись за счет эксплуатации торговли и промышленности. Первой реакцией частных торговцев было захватить абсолютно все. Этот ажиотаж разделяли индуистские торговцы, главным образом «марвари», не имевшие бенгальских корней. Британцы получили права беспошлинной торговли и в результате обошли всех конкурентов. Затем они вынудили местных ремесленников подписать с ними настолько обременительное соглашение, что в скором времени мастера разорились. Изменения произошли даже в сельском хозяйстве, где стали выращиваться новые сорта растений. Когда все ресурсы были истощены, в 1770 году начался страшный голод, унесший миллионы жизней, и старому порядку пришел конец.

Потери оказались настолько велики, что продолжать торговлю было бессмысленно, а государство нуждалось в скорейших реформах. Глава Британской Ост-Индийской компании в Бенгалии Уоррен Гастингс (1772–1785 гг.) предпринял определенные меры, чтобы восстановить справедливое управление и защитить оставшихся местных крестьян. Его действия вызвали возмущение у частных торговцев, которых ранее никто не контролировал. Деятельность Гастингса, вызванная неожиданно обрушившимся несчастьем, подразумевала установление контроля, который в любом случае был бы рано или поздно введен.

В Османской и Индо-Тимуридской империях присутствие Запада сопровождалось усиливающейся децентрализацией, общим расколом и упадком. В каких-то странах исламского мира западное влияние было сильнее, но в большинстве случаев слабее (по крайней мере в прямом виде), чем в этих двух империях. Но в любом случае ситуация в мире, без сомнения, изменилась. Возможностей создать стабильное и творческое предприятие, даже при поддержке местных властей, становилось все меньше. А необходимые для этого ресурсы неизменно сокращались. В большинстве случаев мусульмане и исламская власть противостояли немусульманам. Продолжать активную политическую деятельность, которая заключалась в расширении границ исламского мира, было уже невозможно. Более того, сами мусульмане уже не хотели принимать в ней участия. Во многих странах мусульманское (а затем и зимми) население попало под власть неверных: в Индии — индуистов и христиан; в Таримской впадине — китайцев; в Восточной Европе и в Южных морях — только христиан. При этом мусульмане редко покидали эти земли (почти единственным исключением может служить Османская империя, изгнанная из Венгрии). Однако при этом мусульмане очень творчески подошли к возможностям, открывшимся с эпохой империй пороха. Но, к сожалению, это было не их время, и деятельность мусульман не вызвала серьезного ответа. Трудно предположить, какой бы эффект подобные обстоятельства произвели на мусульман, если бы они были более чувствительными и творческими. Мусульмане всегда глобально воспринимали свою роль в обществе, они осознавали, что их миссия — нести ислам всему миру. Например, во время совершения хаджа в Мекку паломники собирали новости со всех концов света и обсуждали их на уровне, свободном от политических проблем. Но, несмотря на подобный обмен информацией, проницательные мусульмане понимали бесперспективность этой эпохи.

Османский офицер. Западноевропейская гравюра XVIII в.

Даже в центральном регионе, где некогда процветала Сефевидская империя, наблюдался политический разлад и экономическая депрессия. В по-стосевое время основные межкультурные артерии были сосредоточены в Иране и на территории Плодородного полумесяца. Величие ранней Сефевидской империи выросло именно из этой межрегиональной модели. Теперь эта модель уступает место совершенно новой мировой структуре. Центральные мусульманские регионы довольно быстро отходят на задний план.

В течение XVIII века появились серьезные признаки упадка некогда блестящей военной и политической мощи как в Сефевидской, так и Индо-Тимуридской и Османской империях. Афганцы, захватившие в 1722 году Исфахан, не смогли основать свою династию (хотя на родине они благополучно отстояли свою независимость, которую сохранили в дальнейшем, несмотря на короткие перерывы).

Предприимчивый военачальник Надир-хан реформировал сефевидские вооруженные силы и выгодно воспользовался преимуществами нового стрелкового оружия, в результате чего ему удалось изгнать афганцев из Западного Ирана. Вплоть до 1736 года он лояльно относился к номинальным сефевидским правителям. Затем он провозгласил себя владыкой, приняв имя Надир-шах. В его правление вооруженные силы государства достигли невиданного доселе могущества. Его войска в 1730 г. разгромили османскую армию Ахмеда III, заново заняли Кавказ и положили конец «эпохе тюльпанов». В 1739 году войска Надир-шаха вторглись в Индию (после того, как Тимуриды отказались создать в Кабуле союз против афганцев из Кандагара) и разорили Дели, город Мухаммад-Шаха. На севере Сефевиды продвинулись так далеко, как никогда ранее, заняли главные города узбеков и вышли к берегам Зарафшана и Амударьи. На юге они оккупировали Оман, центр возрождающейся арабской державы на берегу Индийского океана.

Иногда Надир-шах демонстрировал жестокость и беспощадность, которые, казалось, были несовместимы с его величием. Наглядной иллюстрацией политики террора стали пирамиды черепов, которые он оставлял за собой. Надир-шах был очень скуп, и эта черта повергала в шок его окружение, так как от государственной казны зависели не только частные лица, но и культурное процветание страны. У самого Надир-шаха на этот счет было иное мнение. Будучи родом из тюркских племен, он был воспитан в шиитских традициях. Однако его привлекали различные религиозные эксперименты. Если бы одно из его самых главных религиозных предприятий завершилось успехом, то это повлекло бы за собой далеко идущие последствия. Казалось, Надир-шах утратил традиционное шиитское мировоззрение (иногда его называют суннитом, но он, вероятнее всего, не был ни тем, ни другим) и полагал, что шиитское и суннитское сообщества должны найти пути к примирению. Он хотел убедить шиитских ученых улемов согласиться с тем, что шиитское сообщество является просто еще одной из многочисленных школ мазхабов, такой же, как ханафитский или шафиитский. Надир-шах полагал, что шиитам не стоит отрицать суннитские мазхабы (публично порицая их героев, как это делали шииты), так как они просто предлагают свое толкование фикха. Более того, он мечтал создать новый мазхаб, равный тому, что существует в Мекке, объединяющий четыре суннитские школы. Во время похода в Ирак (который завершился неудачей из-за восстаний в тылу)

Надир-шах убедил шиитского улема из Наджафа принять его предложение, однако тот согласился лишь частично. Не удалось ему переубедить и владевших Меккой османов, несмотря на то что подписал с ними договор о дружбе. (В этом договоре Надир-шах вежливо именовал османского императора «халифом», хотя и не желал показать этим обращением, что хоть в чем-то признает превосходство Османской империи.)