Дым на солнце - Рене Ахдие

спала прекрасная молодая женщина. Половина ее лица была покрыта ужасными шрамами, но она лежала, завернутая в кору белого дуба, и вокруг нее мерцала мягкая дымка серебристого света. Она выглядела как отдыхающий дух, заколдованный светом звезд.

Канако внимательно следила за выражением его красивого лица, когда он узнал девушку.

– Амая, – прошептал он. Кэнсин потряс головой, как будто это было невозможно. Как будто он наконец научился не доверять всему, что видит.

Как неудобно, что именно сейчас он решил начать сомневаться в своих глазах.

Хаттори Кэнсин медленно приблизился к дереву. Его правая рука поднялась, его пальцы потянулись к щеке Мурамасы Амаи. Шок отразился на лице Кэнсина, когда правда укоренилась в нем. Обеими руками он потянулся к коре, окружавшей ее, словно собирался сорвать ее кокон с тела Амаи.

Облако света, окружающее спящую девушку, вспыхнуло, обжигая его пальцы. Боль привела его в чувство.

Канако могла бы предупредить его, но она знала, что лучшие испытания – это испытания огнем. Теперь он знал, что ему придется пройти через страдания, чтобы освободить Мурамасу Амаю из ее тюрьмы. Это было необходимо, чтобы заставить его выполнять ее приказы.

Затем – когда шок начал ослабевать – из-за дерева вышла фигура.

Канако улыбнулась под нос, позволяя остальной части своего плана прийти в исполнение, не произнеся при этом ни единого слова.

* * *

Саке затуманило его разум.

Или он ударился головой и оказался посреди безумного сна.

Только эти два варианта могли быть возможным объяснением тому, что Кэнсин видел перед собой сейчас.

Вся ночь была полна невозможностей, от начала и до конца. Сначала Юми – майко, удерживающая его внимание последние три ночи, – появилась в чайном павильоне поздно. Разочарование из-за ее отсутствия заставило его выпить еще больше, чем обычно, и уйти до того, как он успел похоронить свою печаль в ее прекрасных серых глазах.

Вернувшись в замок, он собирался разыскать свою сестру. Поговорить с ней откровенно и сократить расстояние, которое продолжало увеличиваться между ними.

Но обнаружил покои Марико пустыми.

Его подозрения росли, несмотря на его затуманенный алкоголем ум. Кэнсин направился к единственному месту, куда, как он был уверен, его младшая сестра отважится отправиться глубокой ночью: к камере Такэды Ранмару.

Когда он увидел худощавую фигуру, одетую в мальчишескую одежду, которая выбралась из подземелья замка на поверхность, Кэнсин сразу узнал в ней Марико. Он последовал за ней, не зная, как лучше изобличить ее ложь. Ее предательство.

Только споткнувшись во время погони за ней – когда он привлек внимание патрулирующих императорских гвардейцев – Кэнсин смог принять решение. Он должен был послать солдат за Марико. Должен был заставить ее признать свой обман и принять наказание.

Но вместо этого он выставил себя на посмешище, предоставив Марико шанс сбежать и спрятаться. Кэнсин – самурай высшего ранга – предал своего повелителя, чтобы помочь младшей сестре-изменнице. И он по-прежнему не знал, почему так поступил.

Ему нужно было выпить еще. Ему нужно было забыть.

Поэтому Кэнсин последовал за призрачной лисой в мир между мирами. Мир, спрятанный в тонком тумане, все цвета в котором исчезали из поля зрения. И там – в центре огромного серебряного ствола дерева – он увидел неповторимое лицо Мурамасы Амаи, единственной девушки, которую он когда-либо любил.

Когда его затуманенный разум сосредоточился на ее обожженном лице, изображение по краям его зрения начало вращаться. Листья принялись крутиться, как крошечные зеркала, излучая свет во всех направлениях, как будто он оказался в центре огромного алмаза в лучах солнечного света.

Дерево обожгло его, когда Кэнсин попытался вызволить Амаю, хотя не казалось, что она страдала. Она выглядела так, будто спала, укрытая лишь грубой корой древнего дуба.

А после зрение снова подвело его.

Как и с Амаей, Кэнсин думал, что человек, стоящий перед ним, погиб. Кэнсин был уверен в этом.

– Мой господин, – низким голосом произнес человек. Нобутада – самый доверенный самурай его отца – без колебаний поклонился ему.

Кэнсин понятия не имел, стоит ли отвечать.

– Я… думал, что вы погибли в лесу Дзюкай.

– Нет, мой господин. Я не погиб. – Нобутада скосил глаза в сторону, словно был уверен, что в ближайших ветвях или, возможно, в аккуратно подстриженной живой изгороди из зеркальной листвы прячется кто-то подслушивающий. – Я знаю, что у вас много вопросов.

Кэнсин не мог подобрать правильные слова. Его сознание было слишком далеко – постоянная боль пульсировала в его центре – саке, выпитое им в Ханами, продолжало затуманивать его чувства.

– Как… – начал было он.

– Сейчас нет времени объяснять, мой господин.

– Помогите мне, Нобутада-сама, – снова заговорил Кэнсин хриплым от настойчивости голосом. – Я понятия не имею, что тут происходит, но мы должны освободить Амаю из этого дерева.

– Именно это я и хотел обсудить с вами, мой господин.

– Говорите быстрее. – Кэнсин шагнул к нему, сокращая расстояние, в его висках стучало в такт его учащенному сердцебиению. – А затем помогите мне освободить ее.

Нобутада покачал головой.

– Боюсь, нет никакого способа освободить Мурамасу Амаю, мой господин. Я тоже заключен здесь по приказу бывшего императора.

– И я теперь тоже заключен здесь? – Кэнсин попятился – движение в подсознательной попытке защититься.

– Нет, мой господин. Вас привели сюда не как пленника. Вы вошли в это место по собственной воле, так что можете уйти.

– И Амаю привели сюда как пленницу? – гнев омрачил лицо Хаттори Кэнсина.

Нобутада огляделся, на его лице отразилось беспокойство.

– Я не уверен.

Кэнсин прижал ладони к глазам, словно это могло изгнать саке из его головы. Запустив пальцы в растрепанный пучок волос, он с еще большим недоверием посмотрел на вполне живого самурая, которого послали охранять его сестру во время ее путешествия в Инако.

– Я думал, что вы мертвы. Расскажите, как вы оказались здесь, Нобутада-сама. Что это за место? И что мы должны сделать, чтобы освободить вас обоих?

С мрачным выражением лица Нобутада продолжал молчать.

– В этом тоже виноват покойный император? – Голос Кэнсина опустился до опасного шепота.

– Для меня это измена – говорить о подобных вещах.

Ярость поднялась внутри Кэнсина от сдержанности Нобутады. Он схватил высохшего самурая за воротник.

– Это был Минамото Масару?

Поморщившись, Нобутада кивнул. Он вдохнул через ноздри.

– Это был наш прошлый император, мой господин.

Кулак Кэнсина сжал его воротник, его налитые кровью глаза расширились от гнева.

Лучший самурай его отца поднял руки вверх ладонями наружу – в мирном жесте.

– Прошлый император взял меня в плен после того, как подослал банду воров, чтобы убить вашу сестру.

Удар сердца