Американская грязь - Дженин Камминс

Очень скоро они вернулись с ужином. Все произошло словно по мановению волшебной палочки, и Лидия впервые увидела, что красота этих девушек способна принести пользу. Такой вкусной еды они с сыном не ели с самого празднования дня рождения. За время своего путешествия сестры кое-чему научились. Они не тратили время на уличных продавцов: их щедрость обычно ограничивалась заботой о благополучии собственных семей. Ребека и Соледад усвоили: лучше отыскать ресторан подороже и поболтать с каким-нибудь мальчиком, который выбегает на улицу, чтобы перекурить или отвезти заказ на дом. Очень может быть, что этого мальчика тронет отчаянное положение двух красавиц, оказавшихся так далеко от дома. По опыту сестры знали: скорее всего, мальчик забежит на минутку внутрь и вернется с двумя коробками дымящейся пасты с солью, чесноком и маслом. Иногда сверху будет ложка болоньезе или немного овощей. Может, горбушка теплого хлеба. Молодой труженик всегда сопроводит свой дар улыбкой, благословением, искренним сочувствием, поскольку красота (помимо прочего) пробуждает эмпатию: на месте этих девочек парень представит любимую племянницу, или сестричку, или даже дочь. Он пожелает им счастливого пути и накажет заботиться друг о друге. Может, протянет вдогонку пару вилок. Уходя, сестры будут рассыпаться в любезностях и молить Бога о вознаграждении за столь самоотверженную щедрость.

Устроившись на ступеньках изысканного розового собора, Лука, Лидия, Соледад и Ребека с удовольствием накинулись на спагетти. Они ели в безмолвии, передавая друг другу две вилки, пока на дне коробок не осталось ни крошки. Затем Лидия поблагодарила девочек, чувствуя, что словами ей никогда не выразить глубину своей признательности. Потому что на самом деле ей хотелось сказать, что не только эта еда, но и их доброта, их человечность, само их присутствие возродили к жизни увядшую, но важнейшую частичку ее души. Ребека и Лука отошли к фонтану, чтобы сполоснуть руки, а Соледад тем временем неотрывно смотрела на Лидию.

– Может, нам пока держаться вместе? – спросила девочка.

Лидия кивнула:

– Да.

А потом на город обрушилась тьма. Опустевшие бары и рестораны закрылись на ночь; даже музыканты наконец разбрелись по домам. Огни дрожали и гасли, а четверо путешественников собрали вещи и побрели к центру площади. Там они улеглись на муниципальных лавочках. «Как бомжи», – подумал про себя Лука. Они впервые собирались спать под открытым небом, и это совсем не походило на веселое приключение. Луке хотелось в свою комнату, к стопке книг на полу и лампе в форме футбольного мяча. Ему хотелось увидеть в дверях знакомый силуэт отца. Но все-таки его желудок был наполнен, его голова покоилась на мягком мамином бедре, а в теле ощущалась невероятная усталость. В его голове развернулась борьба – между желанием помнить и потребностью забыть. В будущем Лука еще не раз пожалеет, что вот так вот запросто растратил ценные минуты горя. Он будет корить себя за то, что не позволил этому чувству сильнее изранить, перемолоть его. Потому что, когда забвение возникнет и укоренится в душе, мальчик ощутит себя предателем. Он ошибочно решит, что из-за собственной трусости забывает черты отца: родинку над левой бровью, жесткие упругие кудряшки, низкий смех, прикосновение его шершавого, как наждачная бумага, подбородка, когда они лежали рядом и читали перед сном. Однако пока Лука ни о чем таком не подозревал. Не знал он и том, что забвение неизбежно, но в этом нет его вины. Поэтому, лежа на лавочке в полном изнеможении, он прогнал воспоминания и захлопнул за ними дверь. И принялся мысленно перечислять географические особенности Найроби, Торонто и Гонконга. Не прошло и нескольких минут, как он уже провалился в сон, легонько посапывая на коленях матери.

Несмотря на почти предобморочное измождение, Лидия единственная из всех не могла заснуть. Вскоре она услышала шаги и пьяное хихиканье какой-то молодой парочки и напряглась всем телом. Влюбленные спрятались под деревом, чтобы поцеловаться, двинулись дальше, но вскоре застыли как вкопанные, увидев темный силуэт Лидии, державшей перед собой рюкзак словно щит, и три фигуры спящих детей. Лука и девочки лежали неподвижно, и парочка быстро удалилась. Вскоре эхо их шагов стихло в звонкой песне ночных сверчков.

Лидия завидовала детям, сопевшим вокруг нее почти в унисон: молодые так легко погружаются в свою усталость, словно в теплую ванну. Она и сама была такой – до того, как родила ребенка. Не зная чувства извечной материнской тревоги, она делала что хотела и ни о чем не волновалась по-настоящему. В юности она вела себя безрассудно. Подростком частенько ныряла с утеса Ла-Кебрада – просто чтобы пощекотать нервы и почувствовать электрический разряд, который возникал в теле во время прыжка. Лидия поежилась, думая об этом опасном лихачестве, и взглянула на девочек, спавших нос к носу на соседней лавочке.

Только когда сквозь листву начал пробиваться свет, ознаменовавший наступление более безопасного времени суток, Лидия отогнала наконец назойливые мысли и заснула.

В кругу семьи они часто шутили: пока Лидия не прикончит вторую кружку утреннего кофе, к ней лучше не приближаться. Она всегда выпивала две за завтраком и еще одну на работе. Чтобы не мучиться с утра пораньше, толком не проснувшись, Лидия готовила кофеварку с вечера: промывала фильтры, набирала воду. После звонка будильника, направляясь в ванную, она первым делом щелкала кнопкой; когда на панели загорался красный огонек, в животе у нее урчало от предвкушения. По воскресеньям, улучив свободную минутку, Лидия вспенивала молоко или варила традиционный кафе-де-ойа на кофейной гуще с тростниковым сахаром и корицей. Теперь, когда без кофеина проходило почти каждое утро, она страдала от головных болей, помноженных на постоянный недосып.

Переждав ночь, они отправились к железной дороге и обнаружили там человек десять мигрантов, ожидавших поезда. Неподалеку стоял пикап с опущенной дверцей багажника, а рядом – какой-то мужчина в дорогих джинсах и чистой рубашке. В кузове машины виднелась огромная кастрюля риса и контейнер с горячими тортильями. Оказалось, мужчина был падре в той самой церкви с треугольными флажками. Прежде чем кормить мигрантов, он предлагал причаститься и осенял каждого крестом. Затем наполнял тортильи рисом и раздавал всем желающим. У него был бочонок с надписью «Gatorade»[61], хотя внутри хранился обыкновенный фруктовый пунш. Один мигрант разливал напиток по бумажным стаканчикам и вручал тем, кто просил попить. Лидия и девочки расположились на свободной лавочке и молча ели завтрак. Первым неладное заметил Лука:

– А почему все ждут на той стороне дороги? – Он показал пальцем.

– Хм, – отозвалась Мами, пережевывая.

Оказалось, что мигранты почему-то собрались на южном направлении. Ребека поднялась и, доедая тортилью, пошла выяснять, в чем дело. Поговорив с несколькими людьми, она вернулась с объяснением:

– Мы проворонили тихоокеанский состав.

– Что? – взволнованно спросила Соледад.

– Далеко он не ушел, не переживай. – Ребека присела рядом с сестрой. – Селая всего в часе езды отсюда.