Американская грязь - Дженин Камминс

– Это третий по величине город в штате Гуанахуато, – негромко заметил Лука.

Девочки вытаращили на него глаза. Засмущавшись, мальчик шумно отхлебнул из стаканчика. Ребека продолжала:

– Так что можем доехать до Селаи на южном составе, а там уже пересядем на тихоокеанский.

– Но зачем? – спросила Лидия, придвинувшись поближе. – Разве не быстрее будет поехать прямо отсюда?

– Это небезопасно, – ответила Ребека. – Наш двоюродный брат говорил…

– Да все говорили, – поправила Соледад.

– Все говорили, что ехать можно только на тихоокеанском составе. Все остальные слишком опасны из-за картелей.

Во рту у Лидии еда превратилась в вязкую кашу.

– Да, все говорят одно и то же, – подытожила Соледад. – Только на тихоокеанском маршруте безопасно.

Лидию не требовалось уговаривать, но она хотела кое-что узнать. Судя по всему, девочки разбирались в ситуации намного лучше ее.

– А вы знаете, какие картели контролируют каждый маршрут? – спросила она.

– Нет, но Господь за нами приглядывает. – Ребека перекрестилась. – С нами все будет в порядке.

На всякий случай, пока еще было время, сестры сбегали в церковь и поставили свечку.

Южный поезд не делал остановки в Сан-Мигель-де-Альенде, но шел небыстро, и все собравшиеся мужчины без труда на него забрались. Лука наблюдал, как сестры бросились следом и побежали вдоль путей. Страх придавал им изящества и силы, их движения были точны. Мужчины ждали у лестницы и, подхватив девочек за руки, подняли обеих на крышу. Лука решил ни за что не оставаться за бортом. Он тоже побежал, вместе с Мами, и всю дорогу очень храбрился, пока не пришло время запрыгивать на подъехавшую лестницу. Когда мальчик ухватился за перекладину, поверхностная вибрация побежала через его ладонь прямо в кости, напомнив Луке, какой он маленький, как громаден поезд и как легко можно умереть, если вовремя не оттолкнуться от земли. Мами бежала следом и, выбрав подходящий момент, подсадила его под ягодицы. Мальчик так вцепился в лестницу, что побелели костяшки. Ему было страшно отпустить руку, чтобы ухватиться за следующую перекладину, но он знал, что должен это сделать, чтобы освободить место для Мами. Пока мальчик лез вверх, страх шариком стоял у него в горле, но наверху поджидали двое мужчин: один нагнулся и схватил его за рюкзак, другой – за предплечье. И вот он уже был на крыше, ему улыбалась Ребека, а потом с краю показалась Мами. Все получилось!

– Qué macizo, chiquito[62], – с восхищением сказала Ребека.

Лука довольно ухмыльнулся.

Ему никогда раньше не нравились девочки. Ладно, не совсем так: ему нравилась чертовка Пилар, потому что она отлично играла в футбол, и кузина Йенифер, которая хорошо с ним обращалась в 85 процентах случаев, даже когда задирала родного брата; еще ему нравилась соседка по имени Миранда, потому что та носила ярко-желтые кроссовки и умела складывать язык трилистником. Пожалуй, правильнее было сказать, что Лука никогда раньше не влюблялся. Теперь, сидя на крыше поезда, он во все глаза смотрел на Ребеку, но старался делать это незаметно. Хотя, конечно, вряд ли кто-нибудь обратил бы на это внимание – слишком уж увлеченно все разглядывали Соледад. В отблесках ее короны Ребека светилась, словно потайное солнце. Лежа рядом с Лукой, она раскинула руки и спросила:

– А почему вы с мамой уехали из дома?

Мальчик стиснул зубы, пытаясь сформулировать ответ, прежде чем Ребека пожалеет об этом вопросе. Но ему так ничего и не пришло на ум.

– Убегаете от папы? – предположила девочка.

– Нет. Папи был крутой.

С этими словами Лука перевернулся на бок, чтобы смотреть на Ребеку, хотя и понимал, что теперь их руки не будут лежать рядом.

– Может, ты шпион? Обещаю, что никому не расскажу!

Она держала над собой кусок картона, заслоняясь от солнца; ее черные локоны тонули и путались в прорезях металлической крыши-решетки.

– Да, я шпион, – признался Лука. – Мое правительство узнало, что на этом поезде могут быть ядерные боеголовки. Я должен спасти Вселенную.

– Слава богу! – Ребека расхохоталась. – Вселенную давно пора спасать.

Под ними неритмично качался вагон. Рядом тихонько переговаривались Мами и Соледад.

– А вы? Почему вы уехали из дома? – спросил Лука.

Девочка вздохнула и нахмурилась. Точнее, она произнесла слово «suspiro», то есть «вздох», – и получилось очень забавно, хотя взгляд у Ребеки был совсем не веселым.

– Под конец дома стало совсем плохо. – Она села и добавила: – Соледад нереальная красотка, правда ведь? – Она прикрылась куском картона.

– Да? А я и не заметил, – отозвался мальчик.

– Payaso![63] – Ребека засмеялась и шлепнула его по голове картонкой. – В общем, мы родились в глуши, в крошечной деревушке в горах. Да и «деревня» – это сильно сказано, это очень сильно вытянутое поселение, там просто несколько отдельных закутков, в которых живут люди. Очень удаленное место. Горожане называют его облачным лесом, но мы зовем просто: дом.

– А почему «облачный лес»?

Ребека пожала плечами:

– Может, потому что там везде облака?

– Но ведь они есть в любом месте. – Лука рассмеялся.

– Да, но не такие. У нас дома облака не над головой, а под ногами. Они живут с нами – во дворе, иногда в доме.

– Ого!

Ребека улыбнулась краешком рта и продолжила:

– Там всегда мягко. Волшебное место. Ни у кого нет мобильных телефонов, в домах нет электричества и вообще никаких удобств. Мы жили с мами, папи и бабушкой. Но в таком месте не на что существовать, работы просто нет, понимаешь?

Лука кивнул.

– Поэтому наш папи бо́льшую часть времени проводил в Сан-Педро-Сула.

Лука сверился с воображаемым атласом. Сан-Педро-Сула: второй по величине населенный пункт Гондураса, численность – около полутора миллионов человек; криминальная столица мира, номер один по количеству убийств.

– Так ты гондураска, – догадался мальчик.

– Нет. Я чорти.

Лука изобразил недоумение на лице.

– Мы индейцы. Индейцы чорти.

Лука кивнул, хотя по-прежнему не понимал, в чем разница.

– Так вот. Папи работал поваром в большом отеле в Сан-Педро-Сула. Оттуда до дома – часа три на автобусе. Поэтому виделись мы с ним очень редко, где-то раз в пару месяцев. Но это было не страшно, потому что наш дом, наш маленький облачный лес, хоть мы и скучали по папи, был самым прекрасным местом на земле. Тогда мы этого, конечно, не знали, потому что других мы не видели, разве что на фотографиях в книгах и журналах, но теперь я многое повидала и знаю точно. Знаю точно, что там невероятно красиво. Но даже тогда, толком не понимая, мы все равно его любили. Потому что на деревьях были гигантские темно-зеленые листья, размером с кровать, а сверху падали здоровенные капли дождя, и через эти листья небо было видно только отдельными голубыми кусками, если мы шли куда-то далеко – к друзьям там или в церковь, – а потом, выходя на поляну, мы вдруг видели, как листья отступают и сверху льется горячий солнечный свет, желто-золотой и липкий. А еще там повсюду были водопады с каменными бассейнами, и всегда можно было искупаться в теплой воде, пахнущей солнцем. По ночам там были слышны крики древесных лягушек, музыка водопадов, песни множества птиц. Мами готовила самый вкусный в мире чилате[64], abuela пела песни на старом языке. А мы с Соледад собирали травы, сушили их и перевязывали веревкой для папи, чтобы тот продал их на рынке, когда ему дадут выходной. И так у нас проходили дни.