Американская грязь - Дженин Камминс

Лидия развила в себе невероятное чутье на малейшие признаки опасности. Хавьер по-прежнему навещал ее в магазине почти каждую неделю, но душевные терзания той первой ночи, когда все раскрылось, постепенно сменились на нечто иное. Она по-прежнему садилась за прилавок, подавала кофе и разговаривала на самые разные темы. Еще два раза слушала стихи из его блокнота. Даже вполне искренне улыбалась и, несмотря на мучительное чувство вины, все так же была очарована Хавьером. Его ум, душевная теплота, ранимость, чувство юмора – все это оставалось при нем. И тем не менее всякий раз, когда появлялись новости об очередном убийстве – что теперь случалось реже, но все же не слишком редко, – Лидия переживала эмоциональное потрясение. Она понимала, что разрыв отношений не просто необходим, но и неизбежен. Ей оставалось лишь следовать решению, которое приняло сердце.

– А что, если мы обо всем ему расскажем? – спросила Лидия у Себастьяна за неделю до дня рождения Йенифер.

В тот вечер они с мужем оставили Луку ночевать с сыном Йеми Адрианом.

– О чем расскажем? Кому?

– Расскажем Хавьеру о статье. До публикации.

Себастьян закрыл меню в кожаной обложке и положил его на тарелку.

– ¿Estás loca, mujer?[60]

Лидия сосредоточенно намазывала маслом теплую булочку, которую взяла из прикрытой салфеткой корзины. На мужа она не смотрела.

– Да. Но все же я серьезно. – Она прижала к хлебу кусочек масла и стала ждать, пока тот немного подтает.

Себастьян отвернулся и посмотрел из окна на море. Ресторан располагался в заливе на вершине холма; солнце уже почти опустилось за горизонт; в долине замерцали огоньки, отражавшиеся, как призраки, в воде. Ему не хотелось обдумывать эту идею. Ему хотелось думать о чудесном виде, о меню, о своей красивой жене. После долгих лет работы в расследовательской журналистике Себастьян научился проводить границы, отрешаться от уродства этого мира. Он превосходно умел наслаждаться жизнью. Однако он уважал жену и не хотел пренебрегать ее словами.

– Если мы посвятим этому разговору две минуты, ты обещаешь до конца вечера говорить о другом?

– Да. – Лидия улыбнулась и откусила кусочек булочки.

– Ладно. Зачем ему рассказывать? Какая нам от этого польза?

Лидия глотнула воды.

– Польза в том, что мы сумеем заранее оценить его реакцию и поймем, с чем в итоге придется иметь дело.

Себастьян слушал, сидя совершенно неподвижно.

– Может, он даже встретится с тобой. Ты бы мог получить у него комментарий.

– Думаешь, он бы согласился?

– Не уверена. Может быть? Мы ведь знаем, что он очень умный человек. Возможно, он расценит это как шанс взять ситуацию под контроль. Получить хороший пиар, вырваться на шаг вперед.

– У каждого наркобарона есть комплекс Робин Гуда.

– Точно. Ты бы мог зайти к нему с этой стороны. Может, ему бы даже понравилось.

– Именно этого я и боюсь. Я не могу быть ничем ему обязан.

– Я понимаю.

– Да, но понимает ли он? Он может решить, что теперь я буду его пиар-менеджером. Что я у него в кармане.

– Ой. – Лидия состроила гримасу.

– Нет. Слишком опасно. – Себастьян снова раскрыл меню. – Что будешь заказывать?

Она прочитала статью в понедельник вечером, накануне публикации. Им нужно было прикинуть все риски и выбрать наиболее безопасную стратегию действий на ближайшие несколько дней. Редакция газеты снова предложила разместить их в отеле, спрятать от окружающих. Конечно, материал собирались опубликовать под псевдонимом, но вычислить автора не составило бы особого труда. Любой из контактов Себастьяна мог запросто раскрыть его личность по первому же требованию Хавьера. А может, кто-то из них уже успел это сделать.

Муж нервно расхаживал из стороны в сторону за спиной у Лидии, пока та читала статью с экрана его ноутбука: «Портрет наркобарона: кто такой Ла-Лечуса?» К тексту прилагалось несколько снимков. Себастьян с редактором выбрали достаточно лестное фото Хавьера: тот сидел в изящной позе, закинув ногу на ногу и свесив руку со спинки бархатного дивана. На нем были темно-синие джинсы и твидовый пиджак, и с виду он был точь-в-точь профессор-интеллектуал: теплый взгляд за толстыми линзами очков, приятная, вовсе не самодовольная улыбка. И снова Лидия подумала о том утре, когда он впервые появился в ее магазине, о том, как сильно на нее повлияли его дружба, его ранимость в те месяцы, когда она еще не понимала, кто он. Ей по-прежнему не хотелось узнавать неприятные подробности его жизни. В ней по-прежнему теплилось воспоминание о нежности к Хавьеру, и это ее беспокоило. Прежде чем приступить к чтению, она несколько раз сморгнула и глубоко вздохнула.

Лидию потрясло, насколько хорошо Себастьян владел предметом: ему был знаком совершенно другой Хавьер, и все же материал был изложен и объективно, и с искренним сочувствием. Слова мужа показывали свойственную Хавьеру глубину, но также впервые открыли для Лидии кровавые аспекты его жестокости. Отрубленные головы были только началом. «Лос-Хардинерос» славились тем, что сначала расчленяли тела своих жертв, а потом составляли из частей жуткие композиции. Согласно данным Себастьяна, во время войны «Лос-Хардинерос» с предыдущим картелем Хавьер, по слухам, лично застрелил двухлетнего сына одного из своих противников прямо на глазах у отца. Затем он раскрасил лицо этого человека кровью убитого ребенка. Разумеется, такие истории всегда обрастают небылицами, и доказательств этого зверского поступка не было, но все же, прочитав этот фрагмент, Лидия минуты три просидела с закрытыми глазами, прежде чем смогла продолжить. Далее в статье приводились жуткие цифры, связанные с усилением Хавьера: в период смены власти статистика убийств в Акапулько была самой высокой в стране и одной из самых высоких в мире. Город истекал кровью: исчезали молодые люди, туризм, денежные вложения; эту рану было непросто залатать, даже когда насилие поутихло. И хотя простой обыватель теперь не так часто видел кровопролитие, каждую неделю в Акапулько по-прежнему убивали около десяти человек. Кроме того, многие просто по-тихому исчезали. Изменилась сама сущность города; его люди стали другими. Целые кварталы стояли заброшенными после того, как их жители, покинув развалины прежней жизни, устремлялись на север. Для этих беглецов единственным возможным направлением был север. Если не устоял даже Акапулько, туристическая Мекка страны, значит, нигде в Мексике не осталось безопасных уголков.

Статья устанавливала четкую связь между восхождением Хавьера к власти и разорением города. Акапулько превратился в жестокий мегаполис, и уродство настоящего особенно выделялось на фоне величия прошлого. Рассказ Себастьяна получился глубоко трагичным, откровенным и очень убедительным. Он также ставил Хавьеру в заслугу возвращение мирной жизни, хвалил за умение управлять своими людьми и призывал и дальше сокращать свою активность. Заканчивалась статья психологическим портретом героя, и по мере чтения Лидия безошибочно узнавала в нем своего Хавьера. В отличие от своих предшественников и современников Ла-Лечуса не был склонен к показухе, не отличался общительностью и даже не был особенно харизматичен. Он производил впечатление человека просвещенного. Однако, подобно любому наркобарону, достигшему столь высокого положения, он также был практичным, безжалостным и одержимым иллюзиями. Это был порочный убийца, который ошибочно считал себя джентльменом. Бандит, который мнил себя поэтом. В качестве послесловия к статье прилагалось стихотворение, написанное самим Хавьером. Увидев эти строки, набранные печатными буквами, Лидия разинула рот от удивления. Они были ей знакомы: это оказалось первое из стихотворений, которые ей читал Хавьер.