Стакан молока, пожалуйста - Хербьерг Вассму

Люди вели себя как будто находились не в церкви, а искали свои места в цирке. Они не обращали внимания на торжественность и серьезность храма. Дорте в толкучке пробралась вдоль стены. Стараясь быть тоньше бумажки, она нашла себе свободное место, откуда могла бы видеть елку. Стулья были обиты золотисто–коричневой тканью. Она сложила руки на сумочке, чтобы случайно не задеть старую даму по соседству. С другой стороны от Дорте вертелся мальчик. Его ноги, словно барабанные палочки, стучали по ножкам стула. У мальчика текло из носа, и он все время громко шмыгал. Старшая сестра, сидевшая рядом, так сильно толкнула его, что он полетел на Дорте, но не угомонился. Женщина сзади, очевидно мать, сделала замечание девочке, а не мальчику.

Дорте не чувствовала ни подозрительных, ни удивленных взглядов. Никто не заметил, что она пришла одна. А все остальное скрывала одежда. И все–таки она крепко прижала к себе локти и сжала колени. Было странно оказаться рядом с совершенно чужими людьми. Старую даму, как изгородь, окружал резкий запах духов. Когда заиграл орган и люди начали петь, дама не раскрыла свой псалтырь, однако издавала звуки, похожие на пение. Жилы на ее белых, лежавших на коленях руках проступали, как дороги на карте. А суставы выглядели белыми бездорожными холмами.

Все были нарядно одеты. Однако никто не стремился выделиться. Все были равны. Семьи сидели вместе. Дорте заметила, что они не смотрят друг на друга, а внимательно рассматривают свечи, стены, потолок Появился хор в лиловых одеждах с вышитыми на груди крестами. Пение заставило людей опустить глаза. Едкий запах мокрой шерсти смешивался с ароматом духов старой дамы. Как ни странно, но они пели псалом «Oh happy day».

У пастора был высокий и чистый голос. Но самого его Дорте не увидела. Звук лился из динамиков, хотя пастор находился где–то в церкви. Взгляды людей были обращены в одну сторону, всем, как и ей, хотелось посмотреть на пастора. Неужели он и правда сказал: «Не дергайте ниссе за бороду слишком сильно»? Наверное, правда. Потому что люди засмеялись. Мальчик пнул ее по лодыжке, но, по–видимому, не нарочно. Возможно, из–за того, что все в церкви смеялись. Как бы там ни было, она тоже пнула его в ответ. Он быстро повернулся и уставился на нее круглыми испуганными глазами. В церкви вдруг стало тихо. Но ненадолго.

«Маски…», поняла Дорте. Пастор говорил, что не надо надевать маски перед Богом. Что Бог всегда видит наше истинное лицо. Она радовалась, что понимает отдельные слова, и общий смысл проповеди уже не имел для нее значения. А потом на нее накатило. Ее не спасло даже то, что она сидела в церкви. Шлюха в норвежской стеганой куртке. Люди встали. Дорте тоже. «Аминь», поняла она. И «Да будет воля Твоя». Это пастор всех благословил. И было непохоже, чтобы он исключил ее из общего числа.

Когда все сели и шарканье ног затихло, перед нею отчетливо возникло лицо Тома. Она попробовала представить себе своих домашних, но не смогла.

Потом заиграл орган, и Дорте сложила руки, чтобы молиться, но до Бога и Пресвятой Богородицы было так далеко! Раз или два из динамиков прозвучало имя дяди Иосифа. Это когда пастор читал Евангелие.

Людской поток хлынул в двери церкви. На улице он разделился и потек в разные стороны. Маленькими группами пары останавливались и разговаривали друг с другом. Кое–кто смеялся. Покинув церковь и выбрав улицу наугад, Дорте шла, прижимаясь к стенам домов. Словно в том, что она идет одна, было что–то позорное.

Тротуар не подметали. Под ногами хрустел песок. Витрины магазинов были завалены вещами, которые напоминали о празднике, так, видно, здесь принято на Рождество. Ниссе, ангелы, блестки, гирлянды, звезды. Но нигде не стояли ясли с Богоматерью и младенцем.

Дорте пыталась представить себе, что сказала бы Вера при виде всей этой красивой одежды и обуви. Она так и видела, как Вера останавливается, показывает на что–нибудь и вздыхает. Пока она стояла перед витриной с постельным бельем и подушками, мимо прошла молодая пара. Они шли обнявшись, женщина подняла к мужчине лицо и смеялась над чем–то, что он сказал. Они ей ничего не сделали, но внутри вдруг возникла черная пустота.

Вскоре Дорте поняла, что идет не в ту сторону. Пришлось доставать большую карту. Под фонарем она увидела, что может идти, как шла, и придет к мосту, по которому проходили они с Ларой. Когда она встала и сложила карту, неожиданно оказалось, что людей на улице уже нет. Все разошлись. По домам. Друг к другу.

Улица и тротуары были сине–фиолетовые, и небо казалось панцирем, покинутым черепахой. Тут и там трубы выплевывали в него дым. Окна напоминали картинки на желтом фоне. Цветы, фигуры, лампы, занавески. Дома превращались в освещенные витражи. На некоторых окнах стояли зажженные свечи. Иногда пахло жареным мясом. А у них дома сейчас едят рыбу. Деньги Тома так и лежали в кармане джинсов. При ходьбе она ощущала их бедром. Даже если бы она нашла кафе или ресторан, где могла бы поесть рыбы, она не осмелилась бы войти туда. Люди сразу поняли бы, что она одна.

Дорте прошла мост и хотела спуститься к реке. Но всюду, на сколько хватало глаз, были сугробы, дома или другие помехи. Мост был похож на китайский павильон. Красные столбы с крутой крышей образовывали портал с сугробами и маленьким шпилем. На снегу лежала его синяя копия. Дорте остановилась на мосту. Вдоль реки бок о бок стояли высокие пакгаузы. С темными окнами и запертыми воротами они застыли в неподвижности. Острые коньки крыш упирались в небо и отражались в воде. Кое–где висели сосульки, похожие на покрытые глазурью слоновьи бивни. Лишь в редких пакгаузах окна были освещены, что выдавало присутствие там людей. Дорте обдало холодным ветром, когда мимо нее прошествовала группа из четырех человек. Казалось, им понадобятся месяцы или даже годы, чтобы высвободиться из своих пальто, шуб, платков и шапок. Из открытых ртов вылетал пар, слова и смех. Они шли, наклонившись вперед, словно в хороводе, чтобы привлечь к себе внимание. Но все это продолжалось не больше мгновения, и она снова осталась одна.

Мороз колол пальцы ног самыми острыми иголками в мире. Пора было идти дальше. Быстро. Она нашла дорогу домой — мимо церкви к мосту, по которому проходила раньше. И испытала что–то похожее на радость, поняв, что может сама решать, куда ей идти. Может, стоит переехать в дешевый пансионат и ходить по городу в поисках работы? Или сесть в поезд или на автобус? Но она быстро отогнала прочь эти мысли. Деньги. Того, что ей дал Том, не хватит даже на то, чтобы изучить норвежский.

Том вернулся раньше Лары. Услыхав, как он крикнул «Привет, Дорте!» своим особым голосом, она поняла, что все время ждала этого. Черного портфеля с ним не было и сегодня. Зато он принес угощение. Мясо, картошку, брокколи. Этим утром она тоже ходила на прогулку, но, когда стемнело, вернулась в квартиру.

Он увидел карту, и Дорте поняла, что ему хочется знать, где она гуляла. Она раскрыла карту и показала ему, он удивился дальности ее прогулки. Показав на реку, он что–то сказал, но она не поняла. Перед ними на столе лежали карта и мясо. Вот он отложил нож и вытер руки бумажным полотенцем. Потом обнял ее обеими руками и стал покачивать, шепча что–то ей в волосы. Ей показалось, что он говорит, что скоро они уже будут понимать друг друга, но, может, и что–нибудь другое. Масло зашипело, и он отпустил ее чтобы положить мясо на сковородку.