Ангел и убийца. Микрочастица мозга, изменившая медицину - Донна Джексон Наказава

Кэти рассказывает мне о вчерашнем сеансе нейротерапии с доктором Асифом.

– Доктор объяснил мне, что будет работать над областями моего мозга, связанными с ранней привязанностью, – говорит она. – Он задавал вопросы о тяжелых событиях из моего детства. Я говорила о том, какой одинокой и ненужной я чувствовала себя в двенадцать или тринадцать лет, уродливой и непривлекательной, просто бездарной во всем, что бы я ни делала. Я видела, как мой мозг освещается в тех местах, которые, по его словам, были связанны с привязанностью, паникой и замкнутостью в себе.

После транскраниальной магнитной стимуляции эти области претерпели изменения. И Кэти ощущает этот внутренний сдвиг.

– Впервые в жизни я чувствую, как что-то начинает меняться в моем мнении о себе. Может быть, я уже не испытываю такого сильного отвращения к себе?

Полчаса спустя Кэти подключают к нейротерапевтической аппаратуре, и она терпеливо ждет доктора Асифа. Она то и дело смотрит на свой телефон, проверяя время. Через несколько часов отправляется ее поезд. Спустя полчаса после назначенного времени доктор Асиф появляется без объяснений своего опоздания (хотя потом он скажет, что задержался из-за работы с другим пациентом).

– Как вы себя чувствуете, Кэти?

– Очень хорошо! – решительным тоном отвечает Кэти с гневными нотками в голосе.

– Когда вы говорите «хорошо», что это значит для вас?

– Я нормально себя чувствую, но еще и сержусь, – напряженно отвечает Кэти.

– Почему вы сердитесь?

– Потому что я чувствую себя неполноценной, – признается она. – Для меня много значит просто добраться сюда, пока мои дети с няней ждут меня дома. Я уже говорила, что эти поездки заставляют меня тревожиться. А теперь я сержусь, потому что просто сижу на одном месте и дожидаюсь вас. Хотя и знаю, зачем приехала.

– Ощущение неполноценности давно знакомо для вас? – спрашивает доктор Асиф.

Вопрос оказывается неожиданно трудным для Кэти. Она снова начинает плакать.

– Да, – признается она. – Мама всегда говорила мне: «Кэти, ты слишком эмоциональна! Ты не сможешь так жить, тебе нужна шкура потолще!».

– Так проявлялось неприятие? – уточняет он. – Что бы вы ни чувствовали, это считалось ненормальным?

– Мои родители вообще не поощряли никаких чувств. Эмоции не имели значения. Для них было важно, хорошо ли я справляюсь с поставленными задачами. Смогу ли поступить в хороший колледж. Буду ли отлично учиться, и чего достигну.

Пока они беседуют, доктор Асиф приступает к ТМС-терапии.

– Теперь мы сможем убедиться, находимся ли мы на правильном пути, – объясняет он.

Он показывает на разные структуры ее мозга.

– Когда вы находитесь в спокойном состоянии и можете сдерживать свой гнев, мы видим структуры в правой части вашего мозга, которые демонстрируют, что вам трудно по-настоящему испытывать эмоции, – говорит он. – Но когда мы направляем импульсы ТМС в эту «замороженную» зону, эмоции постепенно высвобождаются, и заторможенные структуры возвращаются в состояние равновесия, – он показывает на левую височную долю. – Вся эта область находилась в замкнутом цикле, но теперь, когда мы непосредственно стимулируем кортикальные нейроны, появляется новая схема активизации, видите? – После небольшой паузы он добавляет: – Наше восприятие основано на паттернах нейронных импульсов. Когда мы способствуем изменению этих паттернов, в вашем восприятии происходят многочисленные сдвиги.

Асиф показывает на другую важную перемену, которая оставалась незаметной для нас.

– Ваши мозговые волны теперь показывают пики альфа-волн после стимуляции. Это очень хорошая новость; значит, мы находимся на правильном пути.

– Как вы себя чувствуете физически? – спрашивает доктор Асиф после сеанса терапии.

– Ощущение физического и эмоционального покоя, – отвечает Кэти. – Облегчение?

– Реальный эффект – это разница, которую вы начнете замечать при столкновении со стрессовым событием, другая реакция на окружающий мир, – говорит он. – Главные перемены произойдут не во время лечения, а в предстоящие недели. Тогда интроспекция – внимание к вашим физическим ощущениям и эмоциональному состоянию, – будет скорее приятным, а не пугающим занятием. А потом, по мере пробуждения чувств, вы сможете говорить свободнее, реагировать по-новому и действовать решительнее, опираясь на собственные ощущения, а не на отрешенность и внутреннюю панику.

– Кто-нибудь заметил, что вы изменились? – спрашиваю я, когда мы с Кэти выходим из кабинета доктора Асифа.

– Сегодня утром, когда я позвонила маме и справилась насчет детей, она сказала: «Кэти, твой голос звучит по-другому! Он стал более радостным и не таким усталым и напряженным!» Тогда я сказала «Мама, я прекрасно себя чувствую!» Она немного помолчала, а потом сказала: «Я не думала, что настанет время, когда я услышу от тебя эти слова». Мама была действительно рада за меня. В ближайшие выходные у Эндрю будет день рождения, – продолжает Кэти. – Я с таким нетерпением жду этого! Раньше я не испытывала ничего подобного, когда планировала детские праздники. Еще две недели назад я была бы напряжена, подавлена и хотела бы просто пережить этот день, но все же сделать так, чтобы детям понравилось. Зато теперь я просто рада, что проведу его вместе с сыном и дочерью.

День семнадцатый

В конце третьей недели лечения мы с Кэти снова встретились в Нью-Йорке. Она недавно прошла седьмой, восьмой и девятый сеанс терапии.

Мы сидим в «Старбаксе» на 42-й улице, где всегда шумно и многолюдно. Нам достался столик возле туалета, и очередь стоит не более чем в двух футах от нас. Молодая мать держит на руках плачущего младенца.

– Вы уверены, что можете выдержать это? – спрашиваю я, вспоминая о том, какую тревогу, граничившую с паникой, Кэти испытывала в общественных местах.

– Да! – говорит она. – Со мной все в порядке. Это… это поразительное чувство, но да, я могу здесь находиться!

– Но когда мы встретились в первый раз… – начинаю я.

– Знаю, знаю! Я терпеть не могла кофейни, мне нужно было поскорее выбраться наружу. Но теперь все стало как-то проще. Даже здесь, в городе, я нормально ориентируюсь на улицах, несмотря на шум и дорожное движение. Когда я в прошлый раз была в Нью-Йорке, то пугалась каждую минуту.

Голос Кэти звучал бодро и оживленно. В нем появились звонкие оттенки, которых я раньше не слышала.

– Я впервые в жизни смогла полноценно провести целый день, – продолжает Кэти. – уголки ее губ немного приподняты, вокруг глаз собрались веселые морщинки. Я помню, что во время нашей первой встречи ее лицо имело только два выражения: безучастность и вымученная улыбка.

– Обычно после полудня мне нужно было прилечь на час-другой, – она смотрит на часы. – Сейчас два часа дня, но я все равно хорошо себя чувствую. Я заметила и кое-что еще, – добавляет она. – За последние дни я несколько раз ловила себя на том, что начинаю тихо напевать. Я никогда не училась пению и особенно не интересовалась музыкой; она была слишком громкой и возбуждающей для меня. В машине и дома я всегда предпочитала тишину. Если дети хотели слушать музыку, им приходилось надевать наушники. Но теперь… в общем, я пою в ванной. В машине я напеваю вместе с детьми.