Она моя - Елена Тодорова

— Может, потому, что мне правда плевать? — усмехаюсь.

— Немецкий хорошо знаешь. Польский быстро схватила. Господин Бахтияров говорит, у тебя талант к языкам. Кроме того, огромное преимущество имеет твоя особенность запоминать мелкие детали и спустя долгое время их передавать на бумагу, — не сбиваясь с тона, монотонно перечисляет подполковник.

Тогда я понимаю, что больше не в состоянии ходить кругами.

— Что вам от меня нужно?

В ванной, скинув платье и белье, замираю перед зеркалом. Разглядываю потяжелевшую грудь и потемневшие соски. Они как будто стали больше… Грудь как-то сразу, а сейчас вроде как и соски увеличились. Только живот по-прежнему плоский. Даже если попытаться выпятить. Кручусь так и сяк, ничего не получается разглядеть.

Ну, когда же?

Умом понимаю, что чем позже моя беременность станет заметной, тем лучше. Но чисто по-женски, уж очень хочется поскорее увидеть животик. Это ведь такое чудо! Как только позволяю себе думать о растущем внутри меня ребенке, обо всем плохом забываю и снова чувствую себя счастливой. Почти как в Польше… До встречи с Янушем.

Не знаю, как долго можно тянуть с визитом к врачу. Меня ничего не беспокоит, но вдруг есть какие-то нюансы… Даже спросить не у кого. Если бы не задержка, которую я изначально списывала на стресс, ничто не сподвигло бы сделать тест. До последнего была уверена, что цикл восстановится дома. А потом… Я шагала по аллее в парке и обдумывала условия, которые мне поставили в управлении, когда навстречу показалась, как говорится, глубоко беременная женщина. Одна секунда, и мой мозг захватила навязчивая, будто рой пчел, мысль. Сходу бросило в пот, и сердце расходилось, как сумасшедшее. Отцовский охранник даже забеспокоился, что мне внезапно сделалось плохо. Едва удалось избавиться от него, чтобы купить в ближайшей аптеке тест. Домой неслась на всех парах. Потом расстроилась, когда прочитала, что исследование лучше проводить утром. Я не могла ждать больше ни секунды! И хорошо, что не стала усмирять свое волнение… Тест сразу показал две полоски. Естественно, в первое мгновение пришла в ужас от того, насколько это усложняет мое и без того трудное положение. А потом… Я сошла с ума от счастья!

Именно известие о беременности помогло мне собраться и двигаться дальше. Действовать, руководствуясь интересами будущего ребенка. С той секунды, как я о нем узнала, он вышел на первое место.

— Я надеюсь, ты с положительным ответом, — скупую ухмылку Рязанцева скрадывают усы.

— В Польше вы послали людей, чтобы меня убить, — упираясь ладонями в стол, нависаю над ним. — Не говорите, что это было ошибкой. Мне нужны гарантии, что вы не избавитесь от меня, как только что-то пойдет не так.

— Нет, это не было ошибкой. Агент Януш Мельцаж передал сообщение, в котором говорилось, что ты раскрыла всю группу, а главный группы ничего не предпринимает, чтобы решить этот вопрос, что вместо этого укрывает тебя в Польше, — не разрывая зрительного контакта, спокойно отвечает якобы «отставной» подполковник. Именно потому и кабинет у него свой имеется, и табличка на нем с его инициалами. — И нет, никаких гарантий я тебе дать не могу.

— С какой стати мне тогда с вами сотрудничать?

— Ты же умная девочка, Катерина. У тебя выбора не осталось. Ты сюда летела, уже понимая это.

— Зачем тогда вы все выставляете так, словно я имею этот чертов выбор?!

— Для тебя. Психологически проще адаптироваться, принимая собственные решения.

— Чудесно, — выдыхаю с горькой усмешкой. — Просто прекрасно!

— Отца твоего так и так посадят. Посадят, Катерина, посадят, — поймав вспышку протеста, с нажимом заверяет Рязанцев. — И сволочь, за которую он тебя сосватал, не поможет. Тоже на крючке. В стране грядут большие перемены. Всех ваших поэтапно закроют. Мы можем обеспечить для твоего отца лучшие условия.

— Я думала, в вашу псарню не берут тех, у кого в родне судимости.

Дерзость и оскорбления не вызывают у подполковника никаких эмоций.

— Всегда есть исключения.

— Что я должна делать?

— Встретишься с этим женихом. Поиграем немножко. Говори, что согласна на замужество.

— А дальше?

— Дальше узнаешь. Привыкай работать поэтапно.

Уже у порога я, полагая, что хуже ситуация быть не может, оборачиваюсь и негромко спрашиваю:

— Что с Тарским? Он собирается возвращаться?

Рязанцев долго молчит. Просто смотрит на меня, и в какой-то момент начинает казаться, что он не собирается отвечать на мои вопросы.

— В данный момент у него есть работа в Европе.

Переведя дыхание, заставляю себя вернуться в реальность. Машинально совершаю ряд привычных процедур перед сном. Если бы еще так легко уснуть было… В постели воспоминания снова накрывают. Каждую ночь с ними сражаюсь. Только, кажется, это то, что невозможно пережить.

«Кать, Катенька, Катюша, дышишь?»

«Моя бы воля, никому бы не доверил. Ни Богу, ни черту…»

«Порядок, заяц…»

«Красивая девочка… Красивая Катенька… Красивая…»

«Не плачь. И жди меня…»

Он говорил, что красивее меня нет, что я пульс на запястье, что все внутри него заполнила, что ему принадлежу… В глубине души я, конечно, лелею мечты, что, невзирая на все, Тарский ко мне небезразличен… Ночами кажется, словно рядом он, и каждое воспоминание яркое, переполненное его скупыми и вместе с тем выразительными эмоциями. Приходит, как демон — я перестаю различать границы снов, реальности и воспоминаний. Хочется думать, что в эти мгновения и Таир думает обо мне, желая быть рядом.

Позволить себе эти фантазии могу лишь ночью. Днем больше не имею права полагаться на свои чувства и наивные домыслы. Днем я спящий вулкан.

Катерина

— Почему ты пришла к нам? Три года о тебе не было никаких вестей, — свет лампы слепит глаза, не позволяя смотреть в лицо немецкому офицеру. Хотя, по сути, после шестнадцати часов не прекращающего давления и череды повторяющихся вопросов зрачки уже слабо реагируют на этот раздражитель. Веки часто дрожат и все дольше задерживаются в закрытом положении. — Что послужило причиной прихода к нам?

— Хочу узнать имя агента, который меня сдал.

— Почему сейчас? Почему не три года назад? Почему ты думаешь, что мы тебе его назовем?

— Долго сопротивлялась. Надеялась, что ситуацию можно исправить. Но моя страна больше мне не доверяет. Я не могу работать. Хочу получить возможность покинуть Германию, — повторяю то же, что и в самом начале допроса.