Призрак для Евы - Рут Ренделл

— Ты без труда найдешь несколько причин — и я тоже.

Леонардо вернулся от матери, когда Джимс собирался на ужин. Они вдвоем отправились в новомодный тунисский ресторан, вернулись домой в половине одиннадцатого, и Джимс провел ночь на Глиб-террас. Они были достаточно осторожны, и поэтому Леонардо не стал сопровождать друга в Дорсет; в десять утра Джимс уехал.

Когда-то по дороге в Западные графства можно было остановиться в маленьком городке, старинном и очень красивом, и насладиться обедом в «Белом олене», «Черном льве» или какой-нибудь другой древней гостинице. Но с появлением автострад, обходивших все населенные пункты, этот приятный обычай исчез — разве что вы согласитесь на двадцатимильный крюк, — и для отдыха путешественнику остались лишь придорожные кафе и гигантские комплексы, состоящие из ресторана, магазина и туалетов. Джимсу пришлось остановиться в одном из таких комплексов, припарковав машину рядом с сотней других, съесть увядший салат, две самосы[37]и банан. Одно радовало: он миновал «Мерри Кукхаус». К трем часам Джимс вернулся в Фредингтон-Крус, где принял ванну и облачился в наряд, предназначенный специально для мероприятий в сельской местности: хорошо сшитый твидовый костюм с жилетом, желто-коричневая рубашка и трикотажный галстук.

Толпа противников охоты уже собралась у деревенского клуба Фредингтон-Эпископи; люди держали плакаты с такими словами, как «варвары» и «мучители животных». Вдоль короткой подъездной аллеи были выставлены фотографии несчастных лис, корчившихся в смертельных муках, и оленей, которые, спасаясь от охотников, прыгали в Бристольский залив. Пока Джимс шел к двери, из толпы протестующих доносился устрашающий лай, похожий на лай гончих, преследующих дичь, но внутри его встретили аплодисментами. Зал был полон: люди сидели на приставных стульях в проходе и толпились у задней стены.

Председатель местного отделения представил Джимса и поздравил с недавней женитьбой. Публика разразилась приветственными криками. Джимс обратился к ним: «Леди и джентльмены, друзья, англичане и англичанки, кто сохраняет традиции Дорсета, соль этой земли, нашей родной земли, нашего мира, нашей Англии».

Снова раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Джимс долго рассказывал им о том, что они и так знали: какой замечательный спорт псовая охота, и что это неотъемлемая часть сельской жизни Англии с незапамятных времен, древняя традиция, способствующая сохранению природы и создающая тысячи рабочих мест. Несмотря на нелюбовь к верховой езде, он сказал, что для него огромное удовольствие после недели, проведенной в мрачном и суетливом Лондоне, ясным субботним утром выехать на охоту в Южном Уэссексе. Свежий воздух, великолепные пейзажи и лучшая из всех сельских картин: взявшие след гончие. Лисы, сказал он, почти не страдают во время преследования. Выслеживание животных по ночам при помощи фонарей и стрельба из ружей гораздо более жестоки. Хотя, поправил себя Джимс, охота вообще не может считаться жестоким занятием, потому что погибают только шесть процентов животных, на которых охотятся. Настоящие страдания испытают те, чья работа тем или иным образом связана с охотой — он привел тревожную статистику из заметок, за которыми возвращался в Лондон, — и кто может лишиться средств к существованию, если этот пагубный закон будет принят.

Джимс продолжал рассуждать в том же духе, хотя ломился в открытую дверь — никого из слушателей убеждать не требовалось. В самом конце речи он вспомнил, что не ответил на поздравления председателя по случаю бракосочетания, и поэтому закончил благодарностью, прибавив, что ему не терпится посадить своих очаровательных приемных детей в седло, чтобы они познали радость псовой охоты.

Оглушительные аплодисменты растянулись почти на две минуты, сопровождаясь топотом и одобрительными выкриками. Люди выстроились в очередь, чтобы пожать ему руку. Какая-то женщина сказала, что едва не проголосовала против него на всеобщих выборах, а теперь ежедневно благодарит Бога, что вовремя одумалась. Местное отделение пригласило его на обед в ужасный маленький ресторанчик под названием «Грелка», однако в десять ему удалось сбежать, и он поехал домой, в Фредингтон-Крус, опасаясь, что из-за довольно скверного армянского вина, которое ему пришлось пить, уровень алкоголя в его крови превышает норму.

Зилла провела остаток дня совсем не так, как ей хотелось бы: сначала отвела детей на детскую площадку к югу от Вестминстерского моста, а потом вместе с ними прогулялась по Саут-Банк[38], мимо колеса обозрения, Национального театра и книжных киосков до галереи Тейт и шекспировского «Глобуса». Было тепло и солнечно, и ей казалось, что на пешеходной набережной собрался весь Лондон. Как ни странно, эта прогулка напомнила ей о жизни в Лонг-Фредингтоне. Одиночество, отсутствие собеседников, если не считать двух малолетних детей, отсутствие мужчины в ее жизни — даже Джерри. Она не захватила с собой коляску, и поэтому довольно скоро ей пришлось взять Джордана на руки. Зилла купила детям мороженое, и Джордан испачкал ее жакет от Анн Демельмейстер.

— Иногда мне кажется, что и в восемнадцать лет я буду носить тебя на руках.

Услышав ее строгий голос, Джордан захныкал. Никто из детей не вспоминал о приходе полицейского, и Зилла решила, что должна быть им за это благодарна. Она очень надеялась, что больше не услышит ни о нем, ни о Джерри. Возможно, во время следующего визита, на который намекал полицейский, он всего лишь хотел поговорить с Джимсом. Двоебрачие — это слово не выходило у нее из головы. Вернувшись домой, она принялась готовить для детей чай. Почему полицейский спросил, когда они с Джерри развелись? Но даже если Джерри и был жив, когда она выходила за Джимса, напомнила себе Зилла, теперь он мертв. Джерри умер через два месяца после свадьбы. Держись за это, повторяла она себе, потому что у тебя не два мужа — так продолжалось всего несколько недель. Нельзя быть двоемужницей, когда у тебя только один муж.

Вечером, в половине десятого, позвонили из полиции. Они хотели, чтобы Зилла опознала убитого, и могут прислать машину. Завтра утром, в девять. Слишком напуганная, чтобы протестовать, Зилла позвонила миссис Пикок. Может ли она прийти завтра утром и присмотреть за детьми в ее отсутствие?

— В воскресенье? — ледяным тоном переспросила миссис Пикок.

— У меня дело. Очень важное дело. — Зилла не хотела говорить, что едет в морг опознавать труп. — Я заплачу вам двойную ставку.

— Да, боюсь, вам придется это сделать.

Евгения, которая пришла из свой спальни в ночной рубашке и слышала разговор, таким же ледяным тоном спросила:

— Тебе никогда не хочется остаться дома и посидеть с нами?

Полицейский оказался женщиной в гражданской одежде. Она была приблизительно одного возраста с Зиллой и напоминала женщин-детективов из телевизионных сериалов: высокая, худощавая, с длинными белокурыми волосами и классическим профилем, но неприятным голосом, высоким, резким, с простонародным выговором. Она села на заднее сиденье машины вместе с Зиллой, которая по такому печальному случаю оделась скромнее, в черный костюм и белую блузку. По дороге в морг они не разговаривали.