Призрак для Евы - Рут Ренделл

Начался дождь. Минти укоризненно покачала головой, хотя знала, что дождю все равно. Вернувшись домой, сразу же помчалась в ванную. Когда она терла щеточкой ногти на руках и ногах, вдруг послышался голос Тетушки, которая сказала, что дождь — очень грязная штука, потому что проходит через несколько миль грязного воздуха.

— В ванной я хочу быть одна. Оставь меня в покое, — сказала Минти, но Тетушка не обратила внимания на ее слова.

— Ты поступила разумно, избавившись от ножа, — продолжала она. — На нем скапливались миллионы микробов. — Интересно, к ней ли обращается Тетушка? Наверное. — Я только что видела мать Джока. Ты же не знала, что миссис Льюис здесь, со мной, правда?

— Уходи. — Минти подумала, что умрет от страха, если перед ней появится миссис Льюис.

Когда она сошла вниз, дождь лил как из ведра. Похолодало, а воздух стал серым, словно наступили сумерки. Лаф пришел под большим зонтом с рисунком в виде пальмовых листьев и сказал, что возьмет машину — дождь слишком сильный. Одному богу известно, где удастся ее припарковать, но ничего не поделаешь, Лаф будет стараться. Тетушкины слова расстроили Минти. Тетушка и миссис Льюис могут явиться в кинотеатр. Она начала нервничать. В кино нет дерева, до которого можно дотронуться, — только пластик, ткань и металл.

Добрая и великодушная, довольная вновь обретенным смирением, Соновия первой ступила в проход между рядами и с улыбкой оглянулась.

— Ну вот, моя дорогая, садись между нами. Ты купил попкорн, Лаф?

Он купил, и попкорн был сухим и чистым, подходящим для Минти. Кинотеатр постепенно заполнялся, и весь ряд перед ними оказался занят. Там уже не осталось места для Тетушки и матери Джока. Свет погас, и экран внезапно наполнился яркими красками и оглушительными звуками, ассоциировавшимися у Минти с избавлением от Джока. Расслабившись, она принялась деликатно выбирать самые маленькие шарики попкорна.

Когда она увидит миссис Льюис, то спросит, что случилось с ее деньгами, и заставит старуху ответить. Или напишет вопрос. Призраки никогда не отвечают, когда к ним обращаешься, но, возможно, ответят, если записать все на бумаге. Когда начался фильм, Минти сочиняла текст записки, представляя, как она сунет ее под нос миссис Льюис, и поэтому прошло довольно много времени, прежде чем она подняла взгляд на экран.

Джимс пропустил мимо ушей слова Зиллы о том, что в понедельник утром полиция собирается нанести визит. Он будет дома и, разумеется, поговорит с ними; это его долг как гражданина. Ответит на их вопросы и пойдет в Палату общин. Джимсу, не привыкшему проводить много времени дома, воскресный вечер показался невыносимо скучным. Леонардо пригласил его в гей-клуб «Кемпинг граунд» на Эрлс-Корт-сквер, и Джимс с удовольствием составил бы ему компанию, однако он тонко чувствовал грань, за которую не стоит переходить. Поэтому Джимс сидел рядом с Евгенией, отпускавшей критические замечания, смотрел костюмный фильм по произведениям Джейн Остин, сколько смог выдержать, и рано лег спать.

В четыре утра Джимс проснулся, словно от толчка. Он сидел на своей одинокой и довольно скромной постели, вспоминая, что не все выходные провел в Кастербридже и Фредингтон-Крус, — вчера он посчитал это само собой разумеющимся и благополучно забыл. Теперь этот факт всплыл, причем совсем в другом свете. В пятницу после полудня он вернулся в Лондон, чтобы найти потерянные заметки для речи об охоте. И полиции никак нельзя говорить, что бумаги были не у него в квартире в «Садах аббатства», а в доме Леонардо в Челси. Лицо Джимса покрылось тонкой пленкой пота, капельки которого стекали по шее и гладкой золотистой груди.

Полицейские захотят знать, почему эти документы были в Глиб-террас, и даже если получится сочинить что-либо правдоподобное, его обязательно спросят, почему, найдя их, он не поехал домой и не провел ночь с молодой женой в Вестминстере. Сослаться на ее отсутствие невозможно, потому что полиция ей звонила — Зилла упоминала об этом вечером. Они захотят узнать, почему вместо того, чтобы поехать домой, Джимс провел ночь с Леонардо Нортоном, работавшим в брокерской конторе, хорошо известной в Лондоне и на Уолл-стрит. Есть несколько вариантов. Можно вообще не говорить, что он возвращался в Лондон. Или сказать, что вернулся днем, увидел, что Зилла спит, и, не желая беспокоить ее, забрал бумаги и поехал прямо в Дорсет. Или что он приехал домой поздно вечером, нашел бумаги, провел ночь с Зиллой и уехал рано утром, до прихода полиции. Но тогда Зилла должна солгать ради него. Джимс подумал, что она, наверное, согласится, а детей можно не брать в расчет, потому что они уже спали.

Самого Джимса моральный аспект не беспокоил; он всегда отличался беспринципностью и неразборчивостью в средствах и поэтому был вполне способен на «ложь во спасение», даже полиции. Но когда он подумал о том, что нужно попросить жену солгать ради него, сказать инспектору уголовной полиции из опергруппы убийств (или как они там теперь называются), что он был дома, когда на самом деле его тут не было, то почувствовал, как кровь стынет жилах. Он же член парламента. На прошлой неделе лидер оппозиции улыбнулся ему, похлопал по плечу и сказал: «Молодец!» Другие парламентарии обращались к нему со словами «достопочтенный депутат от Южного Уэссекса». Достопочтенный. Обычно Джимс не задумывался над таким понятием, как честь, но теперь пришлось. Для него честь являлась таким же неотъемлемым атрибутом, как для средневекового рыцаря или монаршего слуги. Сидя на кровати и вытирая пот уголком простыни, Джимс повторял себе, что не может просить кого-либо солгать ради него.

Нужно всего лишь забыть, что он возвращался домой за документами. До девяти часов, когда прибудет полиция, это должно выветриться из его памяти. В конце концов, ему не так уж были нужны эти заметки, и он вполне мог бы произнести успешную речь и без них. Все дело в том, что он не любил являться неподготовленным на любое мероприятие, где должен был выступать. Джимс попробовал заснуть, но с таким же успехом мог пытаться передвинуть время на два дня назад, что он с удовольствием бы сделал. В шесть Джимс встал, обнаружив, что Евгения и Джордан уже нарушили покой гостиной и смотрели по телевизору какой-то шумный черно-белый вестерн. Ко времени прихода полиции он стал раздражительным и мрачным, но все же заставил себя сидеть на диване рядом с Зиллой и держать ее за руку.

Пришла та же инспектор уголовной полиции, которая сопровождала Зиллу в морг. С ней был еще один полицейский в штатском, сержант. Зилла спросила инспектора, не возражает ли та против присутствия жены, и получила разрешение остаться. Зилла держала Джимса за руку и нежно смотрела ему в лицо, и Джимс был вынужден признать, что иногда и она может быть полезной.

Его расспрашивали о выходных, проведенных в Дорсете.

— Я уехал в свой избирательный округ в четверг после обеда и утром в пятницу провел встречу с избирателями в Кастербридже. В Шайр-Холл. После этого вернулся в свой дом во Фредингтон-Крус и работал над речью, которую должен был произнести утром в субботу на собрании «Сельского альянса». Там я провел ночь и следующий день, выступил с речью и поужинал с членами альянса. В воскресенье утром поехал домой.