Написать президента - Лев Горький

почти тут же уснул, рухнув мордой в тарелку с селедкой и луком. Щетинистый, отзывавшийся на Кольку, застыл на стуле, точно проглотил лом, и уставился на меня стеклянными глазами, видимо, не мог поверить, что и вправду бухает с настоящим писателем, а рыжий Толян принялся рассказывать байки из жизни дальнобойщиков и убеждать меня, что я должен про это срочно написать, «ведь угар же, скажи?».

Обычная реакция обычного человека на того, кто пишет, хорошо еще, что этот тип не озвучил обычное «Я бы и сам давно сочинил, да времени нет».

Мы выпили еще по одной, а потом я заявил, что явилась муза и пора работать. Собутыльники уважительно закивали — в кои-то веки на пользу мне сработал дурацкий миф о вдохновении, в который охотно верят люди, далекие от творческих профессий.

Я проник в номер, убедился, что Вика спит, и сел за «Навуходоносора».

Водка с кофе взбодрили меня не хуже чудесной желтой таблетки, и я стал пророком Даниилом, стал царем, стал его советником из иудеев, стал командиром дворцовой стражи, грубым и хитрым эламитом, на самом деле работавшим на персов и делавшим все, чтобы Вавилон пал, стал ростовщиком, слюнявым любителем совсем молоденьких девочек-рабынь… Я превратился во всех героев разом, обратился в одержимого, говорящего многими голосами и живущего многими жизнями одновременно.

Каждый искренний писатель безумен, даже тот, что выглядит нормальным. Приходится влезать в чужие души, рвать собственную на части, сшивать из нее подобие субличностей внутри себя, учинять искусственную шизофрению, идти по тонкой грани, по усеянному шипами лезвию над пылающей бездной, а оно еще извивается под тобой и хохочет издевательски.

Строчки змеились по экрану, вырастали одна за другой, пускали почки реплик. Вздымались передо мной пыльные стены, лабиринт улочек, желтая вода Евфрата, лодочки из тростника, запряженные волами упряжки, я ощущал запах навоза, горелую вонь от курильниц, и жара Междуречья сжимала виски до боли.

Иногда я буквально выпадал из реальности, все чернело вокруг, но даже тогда я писал. Впадал обратно, и понимал, что появился новый эпизод, даже почти внятный, если не учитывать того, что герои внезапно начали обсуждать новый мем из социальной сети «Между-Речь» и моду на псевдошумерские словечки среди придворных стихоплетов.

Некая вибрация тронула барабанные перепонки, и я понял, что рядом кто-то говорит.

Нет, нет, не мешайте — хотелось заорать мне, но я не мог, поскольку челюсти были сведены судорогой.

— Ты что, не ложился? — На этот раз я даже опознал слова.

— Ммм… — выдавил я, буквально отклеивая пальцы от ноута.

Вика смотрела на меня из кровати, пыталась сердито моргать, но с учетом заспанной мордашки получалось скорее трогательно.

— Пьяный? — уточнила она.

— Н-нет, — сказал я, когда нейроны в мозгу наконец прекратили бешеный канкан и кое-как сложились в нужные цепи.

— А водкой пахнет. — Нюх у Вики был такой, словно мы поженились лет пять назад. — Сколько времени? Хотя кого я спрашиваю…

За окном начинало светать, все так же несся по трассе поток огней, а дождь трогал стекло прозрачными пальцами.

— Я ходил за кофе. Там были эти… — говорить я мог, но слова подбирал с трудом. — Водятелы. Водителы. Шофера. И они меня угостили. Теперь я их любимый писатель.

— И они сделали селфи с тобой и запостили в свои гламурные инстаграмчики? — уточнила Вика, собирая волосы в хвост.

Насмешка отскочила от брони моего недосыпа, точно стрела от бронзового нагрудника.

— Я мыться. — Она отбросила одеяло, мелькнули длинные ноги, трусики под длинной майкой. — Чего уставился? Женщин никогда не видел?

— Таких — никогда. — Тут уж я ожил, и сообразил, что надо сказать.

Вика показала мне язык и исчезла в ванной, а я повернулся к компу.

Работать прямо сейчас я вряд ли смогу — надо выпить кофе и поесть, чтобы убрать изо рта, головы и брюха послевкусие ночной водки. Но тут должен быть вай-фай, а значит, можно зайти в сеть, дабы узреть, как вселенная проплакала все глазоньки, поскольку соскучилась по великому писателю Горькому.

В почту насыпало тонну писем, но с ними я решил разобраться потом, и пошел на АЗ. Там обнаружились новые комменты, в основном к «Хтони подзаборной», и большей частью благожелательные, хотя встречалась интеллектуальная отрыжка типа «Ниасилил. Автор лох», «Набор букв ниачем» и «Зачем ты тут кладешь? Вали с нашего сайта, клятая боллитра!» Наград привалило еще на пару тысяч, а в личных сообщениях я нашел послание от Петьки.

«Привет, братан, — писал он. — Как дела? Куда ты сгинул? Трубу-то не берешь чо? Слухи дикие ходят, что украло тебя ФСБ и в тюрьму посадило. Давай, ответь чего-нибудь. Ноут готов тебе вернуть, мой в порядке. Даже придумал — где и как. Но не скажу. Сюрприз, в натуре».

Увидев аббревиатуру, я покрылся холодным потом — откуда, как, кто вообще? Наверняка, Злобенко вспомнил, где Вика попалась ему на глаза, и место это было как-то связано с госбезопасностью!

«Привет, всё пучком, — начал я печатать. — Работа срочная, поэтому всех послал. Телефон скоро включу, наберу тебя. Пишу прямиком из ГУЛАГа, связь у нас тут хреновая, и кормят плохо — шампанское дают не каждый день и хлеб задерживают, поэтому икру мажем прямо на сервелат. Еще джакузи сломалось, думаем объявить забастовку против зверств».

Остальные послания были от неведомых мне людей, и я даже читать их не стал.

Соцсети встретили меня невероятным количеством сообщений и заявок в друзья, при виде которых у меня отвисла челюсть. Это что, за несколько дней Лев Горький превратился в звезду не только литературы, но и словесно-поносной отрыжки, именуемой блогерством? Блин, вообще! Страшно представить, что творится в Телеге и Ватсапе на телефоне!

Заявки я пока решил не смотреть, а вот в мессенджер аккуратно вошел… и опешил.

Верхнее сообщение было от Евграфа Щебутнова:

«Ты, педик сраный, — сообщал мне сей титан мысли, интеллектуал высшего класса, — очко тебе на глаз натяну при встрече! Урою!»

Чем я задел нежную душу Евграфа, в какой суп ему плюнул, я представления не имел! Выяснять не хотелось, да еще я не сомневался, что если начну допытываться, то ответит он рычанием вперемешку со злобными междометиями.

Ниже располагалась краткая, полная доброты и радости «телеграмма» от Гулиной: «Сдохни! Предатель!»

Я торопливо закрыл вкладку.

Взбесить одновременно популярного качка-сетератора, писателя про трахательных впопуданцев и типа элитную критикессу либеральных воззрений — это вам не два пальца об асфальт, это надо не просто выпрыгнуть из штанов, а проделать сей трюк вперед ногами, распевая «Хава нагилу» и жонглируя горящими факелами так, чтобы получался рисунок