Написать президента - Лев Горький

без спешки переключиться, выпасть из одного материала, впасть в другой, из современной России перебраться в древний Вавилон, передвинуть точку сборки, как сказал бы духовный отец наркоманов и колдунов Кастанеда.

В холле внизу оказалось сумрачно, лишь горела подсветка аквариума в углу, мелькали внутри золотые и серебряные искры рыбок. Сам не зная зачем, я подошел и уставился на крохотный подводный мир — бурые, серые и черные камушки, ленты водорослей, ракушки и настоящий замок: из ворот торчит усатая морда сомика, слегка похожего на Тельцова.

За спиной раздались шаги, я вздрогнул и обернулся.

— Лев Николаевич? — спросила высокая крепкая девушка с книгой в руках. — Горький? Ведь это вы?

Любого писателя радует, когда его узнают на улице, особенно молодые привлекательные особы. Но сейчас я был слишком изнурен и напуган, чтобы радоваться по-настоящему, поэтому я лишь вымученно улыбнулся и кивнул.

— Ой, как мне повезло! — возликовала дева. — Смотрите, что у меня!

Она протянула книгу, и я увидел хорошо знакомую обложку: громадное закатное солнце рушится за город, и стоит на крыше небоскреба крылатая барышня.

— О, — глубокомысленно сказал я.

— Можно автограф? — спросила девушка, сверкнули ее белые ровные зубы. — Пожалуйста! Я всегда мечтала с вами познакомиться! Ой, меня зовут Тоня! Я вас читаю!

Ручки у меня не было, но у нее оказалась, и я накарябал что-то традиционно-бессмысленное, типа «прекрасной Антонине от прекрасного автора с благодарностью за прекрасное внимание».

— А можно с вами поговорить? — Девушка и не думала отставать. — Когда будет случай!

— Можно. Только я собираюсь гулять, — кивнул я в сторону стеклянных дверей, за которыми дождь поливал лес.

— А? Я не боюсь сырости! — И Тоня мужественно одернула кожаную куртку. — И зонтик! Вот! — Она воинственно помахала названным предметом.

И мы гуляли по темному пансионату, в шелестящем сыром мраке, и разговаривали. Точнее, я в основном молчал, у меня опять все слова были внутри, там, где я мучительно перестраивался с Бориса Борисовича и Кремля на берегу Москвы-реки на Навуходоносора и царский дворец рядом с большим зиккуратом на берегу Евфрата. А моя поклонница трещала за двоих, регулярно ойкала, вспоминала мои книги, какие-то мои посты в соцсетях — некоторые я не помнил, и вообще не был уверен, что такое писал, — цитировала меня на память.

Я должен был разомлеть и вскипеть от счастья, но я был напряжен, как тетива перед выстрелом.

— Лев Николаевич, вы ведь такой привлекательный мужчина! — воскликнула Тоня в какой-то момент, и тут уж я слетел с высот зиккурато-вавилонских, низвергнут оказался, точно денница, соблазнитель народов, прямиком в хладную пучину изумления.

— Как? — спросил я, вытаращившись на нее: может быть, ослышался.

Вряд ли женщина, сказавшая тебе подобное, ждет такой реакции.

Она обхватила меня и поцеловала в щеку, и тут же отскочила, явно смутившись. Похоже, что не ослышался… но от этого все стало только хуже, ведь нельзя сказать юной деве в лицо, что она мне вовсе не нужна, мне не до нее!

— Кхммм… эээ… нумм… ага, — родил я поток звуков, вряд ли достойный гордого звания «речь».

Увы, мужские мозги в подобных ситуациях работают отвратительно, эволюция научила нас одному методы взаимодействия со слабым полом — бах дубиной по голове и поволок в пещеру, чтобы там насытить похоть. В качестве дубины могут использоваться цветы, колечки с брюликами и даже сладкие бессмысленные речи. А всё выходящее за рамки этого сценария вызывает трудности, и чтобы с ними справляться, требуется долгое обучение.

Я его не проходил, соответствующих навыков не получал, так что ужасно растерялся.

— Пойдемте, Лев Николаевич, нечего вам мокнуть. — Тоня вцепилась в зонтик поверх моей руки и потащила меня к корпусу.

Чавкнула под ногами лужа, мы нырнули в сумрак холла, где нам подмигнул аквариум с рыбками. Я сам не понял как, но вытащил ключ, и мы очутились у меня в номере, где пахло старой мебелью и пылью.

Через щель в шторах пробивался свет фонаря, чуть ли не единственного на территории.

— А может не… — попытался возразить я.

— Когда еще у меня будет такой шанс? — возразила Тоня. — Любимый писатель! Прекрасный! Изумительный! Неповторимый!

Я заозирался в поисках надписи «Запасной выход», но ее почему-то не было.

Выпрыгнуть в окно, с воем убежать в лес, сделав вид, что я сошел с ума? Третий этаж! Горестно зарыдать и сообщить, что я гей, только скрываю этот факт, боясь преследований? Только вот собственная плоть уже предала меня, и в паху напряглось и потяжелело. Попытаться изобразить верность своей девушке… но какой? С Машей мы расстались! Вика…

Пока я размышлял, Тоня действовала.

Она сбросила туфли и курточку, и двинулась ко мне, прищурив глаза и хищно улыбаясь. Она была красива той подтянутой красотой, что обычно дается регулярными тренировками и умением подать себя: грива черных волос, тонкая талия при широких плечах, объемистая грудь, яркая улыбка.

Может быть, и на самом деле? Послать все к черту и трахнуть ее?

Кто из коллег может похвастаться тем, что его волочат в кровать молодые и страстные поклонницы? Забубенный и заразный Злобенко обзаведется зыкинской язвой от зависти, а обсолютно обстинентные усы Тельцова обтреплются и обвиснут!

Но «Навуходоносор» жил в моей голове, он мешал отдаться похоти целиком, он желал быть воплощенным, и ему было плевать, кто рядом со мной и какие именно гормоны впрыснуты в мою кровь… Биологическое сражалось с духовным, творческим, и последнее одолевало в бешеной схватке.

О вы, жаждущие вдохновения, понимаете ли вы, о чем просите вы в гордыне своей? Горе желающим дня Господня, для чего он вам? Он тьма, а не свет, он чудовище, а не чудо! Как если бы бежал ты из хищной пасти льва, и попал в челюсти крокодила, вылез из зыбучих песков и оказался в болоте! Не благо это, а проклятие, не свет, а тьма, и нет в нем сияния!

— Нет, не надо… — попытался я возражать.

Но Тоня даже не стала отвечать.

Она поцеловала меня повторно, на этот раз уже не так целомудренно, прямо в губы. Ладошки скользнули по моим бокам и двинулись дальше, к спине и ниже, и она прижалась ко мне, горячая, словно поток лавы, вся из огненных упругих шаров.

Тело мое ответило само.

Мы целовались взахлеб, взасос, я тискал ее грудь, ощущал под пальцами напрягшиеся соски. А потом наткнулся рукой на что-то угловатое и маленькое, приколотое к блузке у Тони над сердцем — значок.

— Давай, раздень меня, — прошептала она, содрогаясь в моих объятиях. — Выпить есть? Когда еще?

Этот вопрос смутил меня, сладостный