На краю одиночества - Екатерина Лесина

– Тогда-то и решено было прикрывать отход. Войск надежных особо и нет, а кого поставить?

– Его?

– Я был против. Я говорил, что коль людям охота воевать, то пускай, а тьма… нельзя давать ей шанс. И что не наше дело вмешиваться, что род длить некому, что… Не послушали. Мы на многое имеем право, да только и спрашивают с нас больше, чем с других. Твой отец еще до войны все пытался создать что-то этакое, для границы. На границах во все времена неспокойно было, вот и думал, что создаст полуразумную тварь вроде стражей, чтоб границы стерегла. И надежно, и люди целее будут… Показывал проекты наследнику, тогда наследнику… Дружны они были. Росли вместе. Только как пришел срок, так и не пожалели. Поэтому и вы на Николая не больно надейтесь. У него своя ноша. И своя цена.

И своя правда. Но говорить вслух о таком не принято.

– Когда она одна осталась, при Сашке, который тоже дитё горькое, то испугалась, конечно. Женщина все же, хотя и с характером. Но тут уж выхода иного не было. Все, что могли, то и использовали. В том числе старые схемы. И да, изменили их, на скорую руку, да вот… удачно.

Стрекот притих. А жук вернулся.

И Глебу подумалось, что в общем-то ему в жизни повезло несказанно. Сейчас-то воевать не с кем. А появись – и пойдет он на фронт? или найдет в себе силы спрятаться?

Он раскрыл ладонь и не удивился, когда на нее опустилась совка. Тяжелое мохнатое тельце с развесистыми усами, куцые крылышки бурого цвета.

Создания ночи лишены ярких красок, но в них есть своя скрытая красота.

– Первые испытания прошли на Керченском перевале и принесли короне первую победу. Там удалось остановить продвижение мятежников, которых поддерживали англичане. Правда, после они наотрез отказались признавать, что участвовали, но то политика… В общем, тогда трех тварей хватило. А на создание их ушла жизненная сила не одной сотни пленных. Пленные… в плен на той войне лучше было не попадать, да… и не только к нам. С той стороны свои мастера имелись.

Совка ползла, медленно покачивая усами, будто укоряя Глеба за то, что слушает.

Но… Он тоже имеет право знать.

Он никогда не пытался понять, что же случилось тогда, много лет назад, с отцом, что перекроило, переуродовало его душу. Принял за данность и… и нет, совесть молчала.

Разве что голос разума нашептывал, что знать все же стоит. В качестве урока.

Уроки ведь всякими бывают.

– После были еще… победы. И пробы. И на востоке как-то оно быстро успокоилось, а его перекинули на юг. Тут с одной стороны турецкие галеры разошлись. С вольным людом, само собой. Правда, вооружение у этого вольного люда было самое что ни на есть стандартное, если понимаешь, о чем я, но после султанат от всего открестился. С другой стороны союзнички. Море всем нужно, вот и решили, что удастся под шумок урвать земель. Тут все горело, так горело, что дым небо застил. Когда стало понятно, что земли не выйдет удержать, начали просто-напросто жечь. Подпалили торфяники, разорили города. Поля с хлебом пошли ржавым мором, а следом и по скотине, по людям пустили. Народец в бега подался, только куда бежать-то?

Алексашка молчал.

И дед перевел дух. Глеб же порадовался, что не видит выражения лица его.

– Вывозили их, сажали на баржи и вывозили. Наши конвои турков-то поприжали, а союзнички убрались еще раньше, побоялись, что этой крови точно не простят. Но…

– И отец…

– Закрывал пути. Время надобно было. Знали, что идут корпуса Стрежемского, после которого земли живой не оставалось, а с другой стороны – Рудный, провозгласивший себя народным царем. Этот тоже чуял, что конец близок, и лютовал сверх силы. Правда, после выяснилось, что не сам собой, а договоренность у него была с союзничками. Они ему – убежище и тихую жизнь где-нибудь на островах, за которую он кровью чужой расплатится.

– Зачем? – глухой вопрос. И глупый.

– Затем, что немцы-то выдохлись, их и оставалось что додавить слегка, а после уж и колонии австрийские в дележ пошли бы, и земли, и прочее… и укрепилась бы империя не только в Европе, но и в Африке. А кому это надо было?

– И все…

– Нет, война-то эта мировая всем горя немало принесла. И бунтовщики-то не английские, наши, родные. И султанат давний враг. И англичане, если подумать, лишь воспользовались моментом. Да и то поди-ка докажи. Но мы ж не о них, мы ж о других бестолковых, которые пошли защищать…

Бабочка тяжело поднялась в воздух. И показалось, что вот-вот упадет, что слишком коротки крылья, а тело, наоборот, чересчур уж раздуто. Но нет, совка покачнулась, выровнялась и исчезла впотьмах.

– Твоему отцу поставили задачу: во что бы то ни было довести эвакуацию прибрежных городов. А здесь не только госпитали. Пара оружейных заводов, которые не должны были попасть в чужие руки, лаборатории, институт и верфи. А еще люди. Сотни тысяч людей, которые пришли в поисках спасения.

– И поэтому…

– Он создал десять тварей. Отрезок-то побережья немалый, и дорожек здесь хватало, да… та же граница, почитай. На пятерку хватило пленных.

А Глеб просто убивал.

Допрашивал, конечно, но не сказать, чтоб требовало оно особых усилий. Мастеров боялись там, на юге, пожалуй, сильнее обычного, полагая отчего-то, будто у мастеров есть особая власть не только над телом, но и над душой.

– К пленным-то он попривык, но… он думал остановиться, только донесли, что с двух сторон идут, явно сговорившись. Если б ударили, то сотню его живехонько смяли бы. Тварей нужно было больше.

– И он…

– Да, взял то, что можно.

– Людей.

– Людей, – подтвердил дед.

Убивать несложно. Даже так, чтобы быстро и без боли. Потом только тошно слегка и всякий раз думаешь, неужели без того нельзя было. Но нет, на границе все немного иное, и собственная тьма Глеба раз за разом подтверждала: нельзя. Никак нельзя.

– Детей…

– И детей, и стариков… одних за других. Сотню, чтоб спасти тысячу.

– Так нельзя…

– А как иначе?

– Не знаю! Но… так нельзя! Я их видел, я…

– Упокоил?

– Да.

– И молодец.

– И все?! Что еще ты скажешь?

– А что ты хочешь услышать? Он поставил закладки, чтоб можно было поднять тварей.

– Но не поднял, – напряженный голос Алексашки отвлекал от собственных мыслей. – Он просто взял и вырезал ту деревню до последнего человека, до… не знаю! А тварь оказалась не нужна! Управились и без нее, и выходит… дерьмо выходит.

– Редкостное, – согласился дед. – Твой отец вернулся другим. Он притворялся, что все хорошо, что рад орденам. Ты бы видел, сколько ему вручили, целый иконостас. Медведица расстаралась. Денег не было в казне, а вот орденов наклепать недолго. Только не о них речь. Он и в храм заглядывал, исповедовался, думал, что, может, спасется, если раскается. Но только хуже стало. Сперва подзапивал, правда, один. Заперся себе и пил, днями, ночами… Медведице это крепко не по нраву пришлось. Она-то думала, что меня в сторону подвинет, поставит кого помоложе и с характером получше. Только мозгов хватило с безумным некромантом не связываться. Первую девку он убил случайно… дворовая, простая, убиралась у него в комнате, а он принял ее за… одну их тех, кого… в общем, мертвецы порой приходят за справедливостью.