Добровольно проданная - Наталья Шагаева

— Не плачь, и я не буду, — шепчет он мне и, как раньше, наклоняется, глубоко вдыхая мой запах. — Давай ты сделаешь нам чай и просто меня послушаешь, а потом решишь, принимать мою правду или нет.

Возьми мою руку,

Сожми ее крепко.

Забудь эту муку

Любовь — это лекарь.

Невидимой боли

Сосущие раны.

Разлукою колют бремен великаны.

Сплетаются мысли

В простом диалоге.

Пролей свою нежность,

Забудь о тревоге.

По линии взора

Сплетаются души.

Единого сердца

Биенье послушай.

Чего-то огромного

Две половины…

Никчемные клятвы!

Мы просто едины…

Анастасия Лимина (с)

София

Завариваю чай в фарфоровый чайник, суечусь, доставая мед, вспоминая, что Константин любит пить именно так: немного меда и лимон. Тишина, но я чувствую, как он на меня смотрит. Всегда чувствовала, только раньше мне было неловко и неприятно от его пронзительного взгляда. А сейчас… Я скучала го этому взгляду. Он словно окутывает меня, обнимает, ласкает и приносит долгожданное тепло. Уже не плачу, точнее, сдерживаю слезы, стараясь глубоко дышать. Все просто. Он рядом, наверху спит наш сын. Нужно все начать сначала. Мне нужен этот человека больше воздуха. Саше нужен отец и полноценная семья. Но что-то мешает. Может, понимание того, что меня не любят так, как люблю я. Вопреки всему. Мне не доверяют. Я всего лишь товар.

Наливаю чай, пододвигаю чашку, и он берет ее, касаясь моих пальцев, но я одергиваю руку. Его прикосновения бьют электрическими разрядами, заставляя сердце биться сильнее.

Сажусь напротив, обхватываю свою чашку, обжигая ладони, и дышу его терпко-горьким запахом, Раньше он мне казался тяжёлым, а сейчас я обожаю этот аромат и понимаю, что тосковала по нему. Раньше я все воспринимала иначе, но оказалось, что со временем и с опытом мировоззрение меняется.

— Я был женат, — начинает он и переводит взгляд на стену, которую я расписала переплетениями узоров из цветов. — У меня был сын и жена, которых я любил. У меня было все. Бизнес, деньги, определенное влияние, жена, ребенок, цели и мечты. Как и в любом бизнесе, я имел конкурентов и врагов. Никогда никого не боялся, считая, что все держу под контролем. Да я и сам не безгрешен. По-другому в наше время не взойдёшь на Олимп. Да, я был слишком амбициозен и самоуверен, но даже не подозревал, к чему это приведет.

Анна всегда мечтала о доме у озера. Далеко от города, чтобы вокруг природа и свежий воздух. Я построил его ей так, как она хотела. Он ей нравился, и мы проводили там много времени. И именно тогда я вступил в жестокую войну с местным авторитетом, который решил, что он, сука, царь всея Руси, и я должен перед ним пресмыкаться. Мы не на шутку воевали, уводя друг у друга из-под носа сделки, натравливая друг на друга налоговую и инстанции пострашнее. Он предупреждал меня, угрожал. Но я, бл*ть, был уверен, что эта мразь меня не достанет. Самоуверенность — самый страшный враг. Он предложил мне сделку, естественно, выгодную только в одну сторону, я послал его прямым текстом, унизив. Он сыпал мне в спину проклятья и обещания, что я скоро умоюсь кровавыми слезами. Я ими умылся и не раз…

Адамади замолкает, сглатывает, зажмуриваясь. Делает глубокий вдох, ещё один, словно ему не хватает воздуха; его кадык дёргается с каждым вздохом, и становится понятно, что он не развелся с женой и не бросил сына, как я раньше предполагала. Потому как этот сильный мужчина собирается с духом, сжимая кулаки, я понимаю, что не хочу знать о произошедшем с его семьёй.

— Это случилось осенью. Я провел с ними пару дней в доме у озера, Нюта захотела остаться еще, а у меня случилось ЧП на объекте, и я выехал туда. Естественно, возле дома дежурила машина с охраной. Я страховался, считая свою службу безопасности самой сильной, — он опять замолкает, глотая воздух, а я сглатываю, опуская взгляд на его сильные руки. — Охрану положили. Всю. Грамотно, без шума. Да и кто бы услышал в глуши. Дом заперли снаружи, на окнах были решетки. Я строил крепость, а построил могилу для самых дорогих мне людей. Дом подожгли, предварительно облив все вокруг горючей смесью… — его голос срывается. Константин встаёт с места и подходит к окну. Упирается в стену рукой и смотрит на мрачное небо. Дождь моросит, оставляя разводы на стекле.

— Они сгорели. Заживо, — произносит он мертвым голосом. А мне кажется, что это я только что сгорела. Жутко слышать, невозможно воспринять, как что-то реальное. — Их нашли возле окна.

Анна пыталась укрыть сына своим телом. Предпочитаю думать, что они сначала задохнулись, а не мучились, корчась в агонии, — продолжает говорить Константин. А мне хочется закрыть уши руками.

— Я, конечно, наказал виновных. Мразь и все, кто имел к этому отношение, давно сгнили. Справедливо, они умерли точно так же, как Анна и мой сын. Вселенная любит равновесие. Только легче от этой мести мне не стало. Со временем стало понятно, что палач именно я. Мои амбиции, самоуверенность и вера в непобедимость, Я убил жену и сына! — он опять замолкает.

А я закрываю лицо руками, когда представляю, сколько боли в этом мужчине, ее до сих пор настолько много, что можно почувствовать ментально.

— Я, определенно, сошел с ума. Полюса жизни сдвинулись и стёрлись грани. Я отстроил тот дом заново, восстановил там все до мельчайших подробностей. В определенные даты или когда особенно невыносимо, я ехал туда к своим призракам, в дом у озера. Они были моей семьей. Со стороны, наверное, жуткое зрелище. Я разговариваю с ними… — он сглатывает и замолкает.

А я так и сижу, закрыв лицо руками. Мне больно за него и теперь понятно, почему он настолько холоден, а раньше казался мне равнодушным. Это плохо, но я ревную его к прошлому. Потому что их он по-настоящему до сих пор любит, А нас… И осудить Константина тоже не могу. Завидую его призракам — такая сильная любовь, пронесенная через годы. Это все эгоистично, но я ничего с собой поделать не могу. И мне до сих пор непонятно, за что он так с нами.

— Мой бизнес вышел на другой уровень, — продолжает он, но замолкает, когда слышит плач сына наверху, Проснулся мой мальчик, его кормить нужно, Адамади оборачивается ко мне и смотрит в лицо, Там, на дне его серых глаз, столько всего: ураган чувств и эмоций. — Почему ты назвала его Александром? — хриплым шепотом спрашивает он.

— Потому что это имя связано с тобой, — также шепотом отзываюсь я.

Встаю с места и иду наверх к своему сыну. А у самой опять глаза слезятся, Так много информации и эмоцией за последний час, что меня швыряет из стороны сторону, Пошатывает, но я держусь за перила и иду к своему мальчику, Из комнаты выходит сонная мама,

— Иди, барин трапезничать желает, — усмехается она, но замолкает, когда видит Константина внизу в гостиной.