Добровольно проданная - Наталья Шагаева

Она рожала несколько часов. А точнее, четыре часа и сорок семь минут. Может, немного больше — на последних минутах я разбил чертовы тикающие у меня под ухом часы в кабинете главврача. У меня была только одна просьба. Дать мне увидеть сына, так чтобы София не знала.

И вот его принесли мне.

Двери распахнулись, и в кабинет вошла девушка в медицинском костюме, с маленьким свертком в руках. Такой маленький, что кажется нереальным. Я уже забыл это всепоглощающее чувство любви к ребенку. По сути, я вижу только пушистое беленькое одеяльце, а уже хочется на колени упасть от щемящей нежности и трепета в груди.

Девушка подходит ближе, а у меня ноги подкашиваются. Собираюсь, нахожу в себе силы взять сына на руки. Страшно сделать что-то не так, но мне это необходимо. Чтобы почувствовать, что все делаю правильна ради будущего моего сына, моей девочки и ради самого себя. Задерживаю дыхание, прижимаю к себе, и глаза слезятся. Только родился, часу отроду нет, а уже имеет огромную власть надо мной. Я теперь все сделаю, сам сдохну, только чтобы не потерять его и Софию. Носик маленький сопит, красненький еще, губки приоткрыты, лобик морщит, но кажется мне таким красивым. Улыбаюсь, чувствуя, как по щеке скатывается слеза, и зажмуриваюсь, хватая ртом воздух.

Очень хочется дать сыну имя, но я пока не имею права. Это привилегия моей девочки. Хочется к ней. Жутко хочется почувствовать ее, зацеловать и благодарить за сына, за то, что дала мне шанс на новую жизнь, за смысл к существованию…

— Береги ее, — шепчу своему мальчику и немного покачиваю. — Она у нас такая хрупкая, нежная. Присмотри за ней без меня. Я на тебя полагаюсь, мой сын.

Боже, как же это гордо звучит — «Мой сын».

Мое продолжение.

Моя кровь.

Голова кружится от всепоглощающего счастья. Наклоняюсь и аккуратно, совсем невесомо вдыхаю детский запах, еще и еще, полной грудью. Так пахнет жизнь. Так пахнет моя сила.

— Я скоро вас заберу. Обещаю. Очень скоро, — продолжаю ему шептать и целую маленький носик. Так не хочется его отдавать. Даю себе еще минуту, а потом еще и еще, и еще, продолжая покачивать и дышать своим ребёнком. В голове столько воспоминаний о моем первенце, о ночах бессонных, о его первой улыбке, первых шагах, слове. О том, как назвал меня папой. Он всегда будет моим первым сыном. А этот ребёнок станет моим продолжение, моей надеждой и самой жизнью.

Сын начинает плакать, и мне приходится отдать его девушке. Потому что моему мальчику нужна мама. Ребенка уносят, а я вылетаю с клиники, сажусь за руль и мчусь за город. Далеко, к озеру, в дом к своим призракам, чтобы рассказать обо всем, что чувствую, и попросить прощение. Жизни новой хочу. А их отпустить пора. Но без объяснений не могу.

София

Я назвала сына Александром Солгу, если скажу, что это имя никак не связано с Константином. Как бы я ни хотела, теперь вся моя жизнь связана с Адамади. Хочет он этого или нет, нас связал наш ребенок. И даже если мы больше никогда не увидимся, нас все равно объединяет сын, Это связь неделима и останется навсегда.

Я не могу сказать, что скучала по Адамади, Это не то слово. Скучать можно по теплому лету, по общению с подругами или по морю. Я дико тосковала. Не было ни одного дня, чтобы я не думала об этом мужчине. Нет, он просто стал частью меня. Разве можно забыть о существовании сердца? Нет. Говорят, со временем чувства притупляются; если честно, я на это очень надеялась. Было невыносимо жить, зная, что тебя отдалили только потому, что совершила ошибку. Самую прекрасную ошибку, которая сладко спит в кроватке.

Неужели Константину не хотелось взглянуть на сына? Неужели даже неинтересно, как выглядит наш ребенок? Неужели в нем нет ничего человеческого? Больно, и, несмотря на то, что Адамади вышвырнул нас из своей жизни, мне все равно дико хочется разделить с ним все счастливые моменты.

Мы ни в чем не нуждаемся. Даже можем позволить себе больше чем есть — карта, действительно, безлимитная. Но деньги никогда не сравнятся с настоящим человеческим теплом, с заботой отца и любимого мужчины. Мне так этого не хватает. Нет, в нашем доме есть мужчина, и все окружающие, наверное, думают, что Артем мой муж. Он проводит с нами много времени, и я ему благодарна. Но посторонний мужчина навсегда останется таковым, если нет чувств.

Я научилась жить с этой болезненной тоской. Перенаправила всю любовь на ребенка. На моего еще маленького и очень красивого мужчину. Саша точная копия Адамади: серые глазки, носик, губы, черты лица. Никаких тестов ДНК не нужно, отцовство налицо.

Мой мальчик здоров, со мной тоже все хорошо. Уже через полтора месяца я вернулась в форму.

Нет, конечно, фигура изменилась: бедра стали больше, грудь налитая с молоком, живот еще не полностью сошел; но чувствую я себя великолепно, без стеснений. И поювоему счастлива. У меня есть сын. И я не жалею, что тогда сглупила и пропустила таблетку. Эта таблетка принесла мне смысл жизни.

Тяжело ли быть мамой? Да. Но когда рядом бабушка, которая нянчит не только внука, но и меня, то заботы не в тягость. Весь наш мир теперь крутится вокруг одно маленького, но очень значимого человека. Моему сыну всего полтора месяца, но характер у него папин. Мой маленький мужчина очень требовательный. Он не спит в кроватке, только рядом со мной. Он тонко чувствует, когда я отдаляюсь, и начинает капризничать, требуя внимания. Но все эти заботы очень помогают преодолеть дикую тоску по Адамади. И правду говорят: любовь слепа и глуха. Он вычеркнул нас из своей реальности, а я все равно глупо на что-то надеюсь.

Плачу теперь только внутри. Научилась сдерживаться, потому что маленькие дети все чувствуют. Плачу, когда вижу отцов с детьми на летней детской площадке. Как молодой парень-сосед помогает жене занести коляску, как бережно перекладывает ребенка в специальное кресло и как целует свою молодую жену. Они счастливы, оттого что вместе, и мне тоже хочется. Я завидую, иногда очень люто — так, что самой страшно. Нельзя так, никто не виноват, что я одна. Одиночество — это не когда ты совсем один. Одиночество — это когда не хватает человека, к которому лежит душа. Одна половина моего сердца принадлежит моему сыну, а другая постоянно кровоточит и ноет. Без Константина я не чувствую себя полноценной.

Иногда думаю: а за что, собственно, я так люблю этого жесткого и холодного мужчину? За что? За то, что знаю, что он есть. За то, что до сих пор верю, что глубоко внутри Константин совершенно другой. Я люблю его не за что-то, а вопреки. Глупо это, наверное, но по-другому я не могу.

— Дура ты все-таки, Соня, — с умным видом заявляет тетка, помешивая кофе. — Такой шанс у тебя был. Такой мужчина. А ты от охранника родила. И какой тебя отпустил? — спрашивает она, поедая мои творожные печенья.

Я не рассказала правды. Даже если бы Константин не запрещал этого делать, я все равно ничего ей не сказала бы. Не хочу иметь с этой женщиной ничего общего, не хочу делиться с ней личным. Потому что теперь прекрасно понимаю, сколько она зарабатывает на «девочках». Она могла мне помочь, когда я просила, а не продавать. Но мама всего этого не знает и принимает Регину у нас.