Кто хочет стать президентом? - Михаил Попов

– В общем-то либеральный политик так и должен говорить, – заметил Владиславлев.

Капустин кивнул:

– Сколько я сказал такого, чего не думаю.

– Что? Что? – раздалось несколько голосов. Капустин быстро улыбнулся.

– Да, либеральный политик должен говорить так. И стараться поступать в соответствии с такими взглядами, когда придет к власти. Но на пути к ней, к власти, допустима мимикрия. И не надо заламывать рук: мол, опять цель должна оправдать средства. Все и всегда живут по этому принципу, кроме святых. А мы не святые.

– Так что там конкретно по Чечне? – спросил господин безногий.

– А по поводу Чечни можно, например, заявить, что результаты кавказской кампании надо считать спасительными для России. Да, да! Парадоксально, но факт: только зрелище чудовищных разрушений в Грозном, жесткость зачисток, кровь, разруха, одичание целого поколения чеченских детей вразумили другие региональные элиты, мечтавшие о самостоятельности. Например, правителей Татарстана. Они наглядно увидели, чем для них обернется попытка выхода из состава Российской Федерации. Надо быть благодарными судьбе, что не случилось худшего. Большого пожара на Северном Кавказе – уже не с тысячами, а с сотнями тысяч жертв, развала страны и всех ужасов, которые его сопровождали бы.

– Казуистика, – сказал кто-то в зале.

Ему ответил Бэнкс. Он говорил чуть с большим акцентом, чем Парачини, но при этом с большей живостью.

– Электорат как кобра, он видит только то, что движется. Если мистер Голодин выступит с заявлениями такого рода на массовом канале, он станет интересен. Образ его в общественном сознании станет подвижным. Для начала это много.

Капустин пружинисто поднялся с кресла:

– А теперь за работу. Цели определены, задачи поставлены. Через три дня должна быть готова программа парадоксального патриотизма.

Штабисты пошли и поехали к выходу. Когда зал опустел, Андрей Андреевич сказал, не глядя в сторону своего Капустина:

– Патриотизм, хоть имя дико… Слушай, если я теперь стал патриот, мне и главный идеолог нужен соответствующий. Не Кир Капустин, а? Разве не логично? Надо звать Проханова или Ципка. Нет, этот патриотический Пьеро всех усыпит. Нет, нет, при нашем поведении нам больше всего подошла бы как символ Эвелина Бледанс. Как думаешь, а?

– Я не главный идеолог, я начальник службы безопасности.

Кандидат чему-то загадочно усмехнулся.

г. Москва

– На набережную Неаполя выходит хрупкая девушка в белом платье, неся в руке сумку из белой кожи. Вокруг полно гуляющих, тучи голубей. Внезапно к девушке сзади подъезжает молодой человек на мотоцикле и в черных очках и выхватывает сумочку, потом резко газует и исчезает, умело маневрируя, в одной из боковых улиц. Девушка не кричит, не зовет на помощь – она достает из кармана небольшой пульт и нажимает кнопку на нем. В глубине улицы, куда свернул мотоциклетный грабитель, раздается взрыв.

Влад, огромный волосатый мужчина в тяжелых очках, бросил листок бумаги на столик перед собой и медленно закурил. Сидящая напротив него Нина закурила тоже. Они находились в одной из редакционных комнат телецентра. Обсуждали серию заявок, которые безработная дочь кандидата притащила своему старинному другу, университетскому однокашнику, занимающему довольно заметный пост на ее любимом канале.

– Послушай, Нин, как завязка динамичного фильма это интересно, но у тебя, насколько я понимаю, другой замысел.

– Да. Радикальная социальная реклама. Вернее, антиреклама некоторых распространенных видов запрещенного бизнеса. Ты не дочитал. Там дальше есть парень, ворующий автомагнитолы. Успешный безопасный бизнес: милиция никогда не находит ни магнитол, ни воров. Но вот один из покупателей краденого вставляет в свою приборную доску недавно стыреную магнитолку, включает, и в него бьет струя какого-нибудь отвратительного газа. Не покупай краденое! Дальше то же с мобильным телефоном. Там один парень…

Влад поднял руку, успокаивая начинающую горячиться сочинительницу:

– Понял, понял, а в чем мэсседж?

– Ну, я же говорю: воровать не просто стыдно, но и опасно. Сопротивление злу насилием. Если общество не защищают, оно начинает защищаться само. Пусть и непропорциональными мерами.

Влад почесал волосатую репу, зевнул. Нина выпустила огромный клуб дыма – было даже непонятно, как могло его столько поместиться в ее тщедушном теле.

– Там еще сценарий фильма. Телевизионщик кивнул: да, мол, помню.

– Еще не успел прочитать, сама понимаешь, работы… Нина живо подалась в его сторону:

– Я тебе сейчас расскажу идею. Называется «Четвертая власть».

– О журналистах?

– Вот-вот. Развитие идеи информационного общества. Что такое книга? Она нам рассказывает вечную историю, например, о том, как д'Артаньян все скачет и скачет в Англию за подвесками королевы. Газета рассказывает о событиях, которые произошли неделю, два часа назад – все равно. Телевидение рассказывает о том, что происходит в данный момент, правильно? Помнишь трансляцию CNN расстрела Белого дома.

– Ну да.

Нина жадно затянулась.

– Какой следующий этап?

– Какой?

– Организовывать события в тех местах, где уже стоят телекамеры: это дешевле и проще. Информация полностью подчиняет себе реальную жизнь.

Влад зачем-то поднял со стола сценарий социального клипа, потом положил.

– В общем-то мысль моя в принципе не новая. Социальная жизнь производит информацию. Но с какого-то момента информационная среда начинает влиять на реальность. Знаешь же историю с песней «Три танкиста»?

Влад вздохнул и забычковал сигарету.

– Нет, такой истории я не знаю.

– Там есть строчки про ночную танковую атаку: «Под напором стали и огня». Поэт написал это ради красного словца, а в те годы танки по ночам категорически не воевали. Но в конкретных подразделениях послушали «Трех танкистов» и говорят: уже и в песнях поется про ночные атаки, а мы отстаем! И внедрили. Так неграмотность поэта внесла вклад в военное искусство.

Однокурсник кивнул:

– Хорошо, Нин. Я подумаю, что можно сделать. Там у тебя еще и сценарий феминистического вестерна «Синий кожаный чулок», я посмотрю.

Нина тоже затушила сигарету и села прямо. Выражение лица у нее стало утомленным.

– Подумай, Владик. Ты не представляешь, как тяжело сидеть без дела. От Винглинского меня же выгнали.

– А-а, – мутноватый взгляд Влада чуть прояснился. Для него эта информация немного меняла дело. – Я внимательно, Нин, посмотрю, будем что-нибудь соображать.

Однокурсник хорошо относился к Нине, но при этом ясно и жалостью осознавал, что помочь он ей не в силах. Была в ней какая-то несерьезность, несовместимость с его жизнью. Ну какие сейчас могут быть неаполитанские мотоциклисты, в самом деле?! Еще в университете Нину считали немного малахольной и смотрели на нее по большей части свысока. Он хотел думать, что попробует ей помочь, но это вряд ли было реально при наличии такого папаши.