The Phoenix Economy - Felix Salmon

протяжении десятилетий и столетий такие вещи становятся частью коллективной бессознательной памяти. "Ring a ring o rosies, a pocket full of posies, atishoo, atishoo, we all fall down", - пел я в детстве - насколько я знал, приятный и мелодичный детский стишок. Смысл, однако, мрачнее любой сказки. Кольцо из роз - это сыпь, сопровождающая болезненные бубоны, характерные для бубонной чумы. Карман, полный бутонов, означает ароматические пучки, с которыми люди выходили на улицу, пытаясь побороть зловоние умирающих людей. Atishoo - это простое чихание - обычно доброкачественное действие, которое в Англии XIV века стало чревато ужасом. И хотя ни один ребенок никогда не будет поощряться петь "мы все умрем", "мы все упадем" каким-то образом умудряется быть приемлемым и при этом означать то же самое.

Семьсот лет спустя травма чумы, полученная многими поколениями, наконец, ослабла настолько, что Великобритания находится на индивидуалистическом конце международного спектра. Но наличие единой коллективной идентичности было настолько важным на протяжении многих прошедших веков, что это стало причиной длинной серии кровавых внутренних и международных конфликтов.

Были бы эти войны, если бы не длинная серия пандемий, постигших Северную Европу и Британские острова, неизвестно. И было бы крайне глупо обвинять в двух мировых войнах двадцатого века в Европе ряд инфекционных заболеваний, которые произошли сотни лет назад. Однако, если взглянуть на ситуацию с очень большой точки зрения, пандемии, несомненно, способны изменить общественные взгляды на протяжении нескольких поколений.

Эти сдвиги носят кумулятивный характер. Если пандемия Ковида окажется единичной, долгосрочные последствия будут меньше, чем если она окажется первой в ряду заболеваний XXI века, которые все имеют значительные последствия для общественного здравоохранения и макроэкономики. Однако даже сама по себе болезнь способна подтолкнуть страны к коллективизму.

Китай - очевидный пример. Пандемия позволила президенту Си Цзиньпину ускорить программу коллективизации страны и отвести ее от любых капиталистических и индивидуалистических тенденций, которые могли поощряться его непосредственными предшественниками. Аналогичный эффект был заметен в таких странах, как Вьетнам и Камбоджа, или даже в Новой Зеландии, где левый премьер-министр Джасинда Ардерн, которой еще не было сорока лет, когда разразилась пандемия, проявила железную волю, когда дело дошло до введения сверхстрогих протоколов общественного здравоохранения, фактически объявив всему населению, что ему запрещено покидать страну в течение, как оказалось, более двух лет. Это было серьезное изменение, учитывая давнее пристрастие киви к международным поездкам, но оно было широко принято новозеландцами во имя защиты страны от болезней и предотвращения перегрузки больниц.

Ирония заключается в том, что движение в сторону коллективизма наблюдается именно в тех странах, в которых не наблюдалось значительного превышения смертности во время пандемии Ковида. Но, возможно, это ключевой способ, с помощью которого работает причинно-следственная связь. Болезни стимулируют обезьян к коллективизму, не допуская новых потенциальных членов их группы, и чем строже они относятся к этому, тем здоровее они становятся.

Люди ведут себя так же. Слово "карантин" происходит от итальянского quaranta giorni - сорок дней, которые корабли должны были провести на якоре, прежде чем им разрешалось причалить в Дубровнике. Это было в середине четырнадцатого века, во время Черной смерти, когда порт находился под властью венецианцев. Это была средневековая политика "нулевой чумы", рассчитанная на то, чтобы продержаться достаточно долго, чтобы у любого человека на борту, переносящего болезнь, появились симптомы, после чего корабль отчаливал.

Сильная коллективистская культура допускает такой уровень жестокости, который в конечном итоге может спасти жизнь. Например, в Милане, расположенном в 150 милях к западу от Венеции, был самый низкий уровень смертности от чумы во всей Италии, отчасти благодаря протоколу, согласно которому, когда один член семьи заболевал, остальные члены семьи замуровывались в своих домах вместе с ним и не имели права выходить. Попирая права личности и фактически приговаривая невиновных к смерти, Милан в итоге спасал жизни людей.

На протяжении веков люди считали, что близость к другим означает опасность; одно из первых дел, которое мы всегда делали, когда у нас появлялись деньги, - это увеличение пространства, которое мы оставляем себе. Точно так же есть что-то противоречивое в урбанистических пениях о плотности, в то время как привлекательность пригородного дома с передним и задним двором - это то, чему не нужно учить.

Одним из способов, которым пандемия изменила мир, является то, что мы стали более осознанными в своем стремлении к пространству, свету и воздуху; мы понимаем на интеллектуальном, а не просто висцеральном уровне, откуда берется желание тратить тысячи долларов, скажем, на повышение класса обслуживания в первом классе авиалайнера. Речь идет не только об эксклюзивности, относительном позиционировании и бросающемся в глаза потреблении: Речь также идет о покупке возможности садиться, лететь и выходить из самолета с минимальной степенью близости к другим пассажирам и их выдохам.

Конечно, такие атавистические побуждения регулярно проявляются в способах, которые не делают нас безопаснее. Большой гостиничный номер не гигиеничнее маленького; освежитель воздуха не делает воздух менее токсичным. А иногда эти побуждения толкают нас в откровенно опасном направлении - надев маску, мы можем почувствовать липкость и клаустрофобию, что вызывает желание сорвать ее и вдохнуть свежий воздух.

Будучи немцем, я прекрасно понимаю, насколько странными и необъяснимыми могут быть такие чувства. У немцев национальная любовь к "люфтену" - проветриванию дома путем открывания дверей и окон или просто выходу на свежий воздух. В то же время они убеждены, что сквозняки смертельно опасны: Когда они не проветривают свои дома, то обычно держат их наглухо закрытыми, так же как они непреклонно держат окна закрытыми, даже при отсутствии кондиционеров, в своих автомобилях, офисах и (что самое печально известное) в вагонах поездов. Идея, насколько я могу понять, заключается в том, что сквозняк (в отличие от свежего воздуха) - это способ, которым дьявол проникает в помещение и заражает вас какой-нибудь смертельной болезнью.

И это не только немецкая особенность. Миллионы американцев убеждены, что простуда вызывается, ну, холодом - что если вы выйдете на улицу в зимний день в недостаточной одежде, то простудитесь. Как будто теплая одежда предотвращает вирусные инфекции. Такие иррациональные страхи встречаются повсеместно, и они плохо сочетаются с травмой, вызванной Ковидом.

Тем не менее, травма, полученная в результате пандемии коронавируса, сделала всех нас экспертами в креслах по вопросам заражения, что его вызывает, а что нет. И какой бы ни была ваша конкретная теория, все понимают одно: мы заражаемся инфекционными заболеваниями от других людей.

В результате мы сейчас живем на планете, где почти у каждого есть травматический опыт, когда он смотрит