Это было в Праге - Георгий Брянцев

2

Утром Божену разбудил сильный грохот в дверь. Она вскочила с кровати. На дворе уже было светло. Думая, что пришел Гавличек пли Слива, она быстро накинула на себя халат и, не окликая пришедшего, открыла дверь. В комнату вошли два полисмена и человек в штатском.

— Фамилия? — требовательно спросил человек в штатском.

— Лукаш, — ответила Божена.

— Где ваш отец?

— Не знаю. Он давно уехал из Праги.

— Так… уехал, и дочь не знает куда. Обыщите квартиру, — приказал незнакомец и, вынув из кармана пальто портсигар, бесцеремонно расположился на диване.

Этой ночью Карел Гавличек сидел в своей холостяцкой квартире у радиоприемника. Светящийся глазок радио бледно и неуверенно освещал скромную обстановку небольшой комнаты: железную кровать, маленький диван, простенький шкаф для платья, стол и четыре стула вокруг него.

Гавличек вел почти затворническую жизнь. Обычно, кроме Сливы и Лукаша, он ни к кому не заглядывал и редко принимал у себя знакомых. Основное свое время он отдавал работе, а в свободные часы или играл в шахматы или шел в пивную. Когда Лукаш исчез, Гавличек и вовсе перестал выходить из дому; долгие вечера он коротал у приемника или за чтением газет.

Расписание передач всех радиостанций он знал назубок и в определенный час включал приемник. Больше всего его интересовали передачи подпольной радиостанции; вот уже месяц, как он каждый вечер ловил ее волну.

Когда эфир донес знакомые звуки, Гавличек поудобнее расположился у радиоприемника и весь ушел в слух.

Диктор подпольной станции «Черна Висилачка» сообщил о выезде в Берлин президента Гахи и министра иностранных дел Хвалковского для переговоров с Гитлером. От этого визита ничего доброго ждать не приходится: президент и министр иностранных дел предадут республику, покорно примут ультиматум Гитлера и возвратятся в Прагу на штыках немецких войск. Гаха и Хвалковский предатели. Гаха в прошлом — австрийский гофрат. Будучи председателем суда, он сумел выслужиться перед Берлином, оберегал гестаповцев, отменял приговоры гейнлейновцам, снискал доверие Гитлера. А Хвалковский? В нем только и есть чешского, что имя — Франтишек! Образование он получил в Лондоне, почти всю жизнь провел за границей, его жена и дети даже не говорят на родном языке и считают это признаком хорошего тона. Хвалковский — рьяный поклонник Муссолини, человек с подмоченной репутацией. Разве дороги ему интересы чехословацкого народа?..

Слушая передачу, Гавличек и не заметил, как в комнату вошел Лукаш.

— Вот ты чем занят, Карел, — проговорил Ярослав, — слушаешь передачу «Черны Висилачки»? А ты знаешь, что за это можно в тюрьму угодить?

Гавличек вздрогнул от неожиданности и поспешно выключил радиоприемник.

— Да не бойся, — добавил Лукаш, — я же никому не скажу.

Только теперь Гавличек узнал друга и успокоился.

— Я и не верил, что ты уехал, Ярослав. И знал, что придешь ко мне.

— А ты, как я вижу, не так-то уж чураешься политики, — сказал Лукаш с усмешкой. Он не мог скрыть своего удивления, застав друга за слушанием передач подпольной радиостанции. Это никак не мирилось с его представлением о Кареле, робком и замкнутом человеке.

Верный себе, Гавличек отделался молчанием.

Ярослав сбросил пальто и опустился на маленький диванчик, издавший под его тяжестью жалобный стон.

Давно не был Ярослав у Карела, очень давно… Когда в последний раз он навестил приятеля? Ярослав не мог этого вспомнить. Ничего не изменилось в конурке Гавличека, словно время остановилось тут.

— Ну, как живешь? — спросил Гавличек.

— Да как тебе сказать… Живу как будто неплохо.

— Я часто вспоминаю о тебе, — признался Гавличек.

— Спасибо.

Закурили.

— Что там у нас, на узле? — спросил Ярослав.

— Перемен не наблюдается, — ответил Гавличек.

— Значит, все тихо?

Гавличек усердно разглядывал свои мягкие туфли. Вновь установилась тишина.

— Ты правду говори, — твердо произнес Ярослав. — Не крути.

Он всегда немного грубовато говорил с Карелом, и тот никогда на него не обижался: уж таков был Лукаш.

— Плохо, Ярослав, — начал он и низко опустил голову, будто стыдился того, что говорил. — Обид много… Людвига, Яна, Вовчка арестовали. У Вовчка и жену посадили. Рабочие бунтуют, грозятся. Вчера Любомир отказался вести состав в Остраву. За него поехал Зденек.

Слова с трудом вылетали из его горла, будто Гавличек силком удерживал их. Ярослав настороженно слушал.

— Злоба накипает в сердце, — продолжал Гавличек все так же медленно. — Что же дальше будет?

Он оторвал свой взгляд от туфель и поднял голову.

— А дальше будем драться, — почти угрюмо проговорил Ярослав. — Нам не дают покоя, но и врагам его не видать. Нужно будет умереть — умрем, но кой-кого и из них прихватим с собой на тот свет.

Гавличек спросил:

— Немцы придут в Прагу?

— Придут… Разве не видишь, к чему дело клонится?

Гавличек тяжело вздохнул; видно, он никак не мог избавиться от тяжелых мыслей, угнетавших его.

Снова помолчали.

— Ты сегодня работаешь? — спросил Ярослав.

— В двенадцать заступаю.

— А что скажут ребята, если я появлюсь на узле? — вдруг спросил Ярослав.

Гавличек нахмурился.

— Ты что, в уме?

— Кажется.

— То-то, что кажется! Тобой полиция интересуется. Меня спрашивали. И сюда на квартиру заглядывали.

— Понятно, — заметил Ярослав, — а мне все-таки необходимо побывать на узле.

Гавличек еще сильнее насупился.

— Умный ты человек, а говоришь ерунду.

Ярослав сдержал улыбку.

— Представь себе, дело такое, что доверить некому.

— Так уж и некому, — пробурчал Гавличек.

— Чего же лучше, если я ошибаюсь. — Сказав это, Ярослав сунул руку под пиджак, за ворот рубахи, и вытащил оттуда стопку листовок, аккуратно скрепленных шпагатом… — Видишь, для чего мне нужен надежный человек? Надо раздать это рабочим, а что останется, разбросать всюду, где можно… Может быть ты, Карел, возьмешься это сделать?

Гавличек остановил свой напряженный взгляд на пачке листовок.

— Ты мне друг, Карел, — продолжал Ярослав, — ты хороший, честный рабочий. Но пора стать вдобавок к этому и хорошим патриотом. Пойми, жизнь неуклонно движется вперед, а Карел Гавличек стоит на месте. Он надеется, что жизнь обойдет его сторонкой. Нет, дорогой, ошибаешься! Если будешь отсиживаться в стороне от борьбы, жизнь все равно тебя собьет с ног и швырнет на землю.