Улей - Соня Фрейм

Меня давно никто не называл Войтехом и уж тем более Войтой. Когда Мирра произнесла мое имя, она словно выкопала труп. И мы оба почувствовали вонь.

Говорят, все проблемы надо искать в детстве. Возможно, это так. Я родился в Кракове, но не помню его. Мы уехали оттуда в Гамбург, к маминой сестре, и никогда не возвращались.

Своего отца я не знал, он оставил мать. Хотя она зачем-то назвала меня в его честь. Тетка рассказывала, что у него была своя семья в Брно. Как и почему его вообще занесло в Польшу? Мир полон вопросов без ответов, из которых появляются люди вроде меня.

Его отсутствие мама с тетей пытались компенсировать другим отцом, Отцом Небесным. Они были очень набожны (особенно тетя), и в этом их нельзя упрекнуть. Когда не чувствуешь под ногами земли, смотришь в небо. В надежде, что кто-то сверху проведет тебя мимо ям и оврагов, которыми полна жизнь.

«Войта, если не знаешь, что делать, просто помолись. Бог своих детей не оставляет».

Но, если честно, моя мать была плохой верующей. Она бежала в церковь как провинившийся ребенок, который ищет одобрения старших, чтобы потом с чистой совестью продолжать жить так же, как жила: в паутине случайных связей, выпивки и, чего уж скрывать, периодической проституции.

Я стал понимать все слишком рано, но у меня не имелось решений. Я просто был ребенком, который ждет мать в темной квартире. Иногда я не дожидался и засыпал, а просыпался оттого, что чувствовал ее пьяное дыхание на своей щеке. Она целовала меня и просила прощения. И я никогда на нее не злился.

Я вырос во мраке съемных комнат, неохотно выходил в люди и постоянно смотрел телевизор – единственное, что исправно работало в нашем доме. По телепрограммам я стал учить языки. Я не задумывался, как это происходит. Просто слушал и стал однажды понимать. Когда я пошел в школу, учителя были в шоке, что помимо немецкого я свободно говорю на французском, испанском, русском, польском и чешском. Все решили, что я какой-то самородок, infant prodigy[16]. И единственный вопрос, который всех волновал, – откуда у пьющей уборщицы и прораба мог родиться такой светлый ребенок? Принято считать, что умные дети – это привилегия благополучного социального класса, а у прочих должны рождаться только дебилы да моральные уроды.

Я не знаю, что делала моя мать и где она была все эти годы. Я видел ее часто, но, по сути, ее не было.

Однажды в нашей жизни появился Свен, и он оказался чуть лучше многих.

Когда он забирал мою мать в бар, то ставил мне видеокассету с каким-нибудь фильмом. У него был своеобразный вкус. Свен коллекционировал винтажные ужастики и считал, что веселее развлечения для ребенка не придумаешь. И тут мы с ним сошлись во мнениях.

Меньше чем за месяц я познакомился с классиками жанра: Белой Лугоши, Борисом Карлоффом, Лоном Чейни… Но лучшим для меня стал Винсент Прайс. Его манера игры была продумана до мелочей, и я не замечал ни картонных декораций, ни глуповатых актеров второго плана, типичных для фильмов категории «Б». Винсент стал для меня особенным. Вечерами я расхаживал по комнате и пытался подражать его низкому голосу и гримасам. Я обожал его слегка неказистые и дешевые фильмы, не лишенные черного юмора. А как я изводил соседей, изображая раскатистый смех его злодеев…

Можно сказать, что я нашел себе первого и единственного друга. После него я и не искал других.

Таким было детство Войты Враны: в свете телевизора, где носились привидения в простынях и лились реки бутафорской крови.

К тринадцати годам я выучил все фильмы Прайса наизусть, а также все его радиопостановки и интервью. Одна его фраза запомнилась мне больше других:

«Я не играл монстров, я играл людей, вырвавшихся из рук судьбы, чтобы отомстить…»

Никогда не понимал, почему, но, казалось, что эта фраза – обо мне. Такое чувство необъяснимого родства, знаешь…

Став старше, я как мог пытался приглядывать за матерью, но она была птица вольная. Тетка уже давно махнула на нас рукой и даже перестала приезжать. Она только просила меня звонить, «если будет совсем плохо, ну, ты понимаешь».

Молиться тоже не помогало. С каждым годом это казалось все более бессмысленным. Какой прок говорить в стенку? Если мне никто не отвечает, зачем я вообще обращаюсь? Бог – плохой слушатель.

Попутно я стибрил свой первый компьютер: просто влез в открытое окно чужого дома. И увлекся программированием. Я был самоучкой по жизни во всем, что делал. Я стал жить в Сети, особенно полюбил торчать в даркнете. Там сидели хакеры, которыми я восхищался. Мне всегда нравились такие люди… трикстеры, у которых за спиной либо кукиш, либо шоколадка.

А мать перешла с кокаина на героин, и все полетело к самым злым чертям. Героин отрезал ее от мира, и из красивой, хоть и спившейся женщины она превратилась в ходячую рухлядь. Сначала она его нюхала, потом уже стала колоться. Мама продала почти все, что было. Она, может, и меня продала бы, но никто не брал. Я подрабатывал грузчиком, официантом и еще бог знает кем, а она воровала у меня деньги на новую дозу. А когда я ловил ее и отбирал свои жалкие накопления, била меня и орала, что я желаю ей смерти.

Покупая героин на улице, никогда не знаешь, чем его разбавили и какова его действительная концентрация в пакетике. Каждый раз я думал, что сейчас у нее будет передозировка и это конец.

Но конец наступил чуть позже, чем я ожидал. И узнал я о нем не так, как следовало бы.

Она пошла искать деньги на очередную дозу у каких-то своих знакомых. Все они тусовались в одном известном клубе, где можно было найти как и школоту, прорвавшую фейсконтроль, так и всякие пожившие отбросы.

Мать добыла свою дозу, и она оказалась последней. Инъекция была сделана в туалете клуба. Как, ты думаешь, поступили люди, когда заметили, что женщина странно мечется по углам?

Правильно, Рут. Они засняли это на телефон и слили в Сеть с подписью: «Нереально! Бомжиха помирает от передоза!»

Все ли в порядке с миром, где заблеванный и обделавшийся человек при смерти – это зрелище покруче звездопада?

Я увидел видео в Интернете до того, как его удалили. А потом домой привезли и тело. На нормальные похороны денег не было. У нас вообще ничего не было.

Школу я к тому времени уже бросил.

В этот миг я решил, что Войтех бесполезен, он живет в мире своих гротескных ужасов. Тогда поднялся занавес, и появился Винсент.

Через пару дней я пришел в этот клуб, намеренно повредил проводку и устроил поджог. Сгорело все, включая троих человек; не знаю, кто они были. Я снял пожар на телефон и выложил в Сеть с подписью: «Гори-гори ясно, чтобы не погасло».