Верность - Меган Девос

Дом… какое лукавое слово. Странное слово с извращенным, перекореженным смыслом. Где настоящий дом каждого из нас? Кто устанавливал эти понятия? Каким требованиям должно отвечать то или иное место, чтобы человек мог сказать: «Здесь мой дом»? И по каким признакам я безошибочно определю, где мой дом?

От этих мыслей я покачнулась и попятилась, пока не ударилась о кровать, на которую и повалилась. Слезы, пролитые в кабинете Селта, были пустяком по сравнению с теми, что хлынули сейчас. Боль, грозящая меня уничтожить, выжигала слои клеток, проникая все глубже, пока не прожгла сквозную дыру.

Я нашла ответ на свой вопрос. Дом там, где тебя принимают и ты это ощущаешь. Дом там, где ты знаешь, что тебе делать, и делаешь это без тени сомнения. Где ты проявляешь свои лучшие качества, отчего и люди вокруг тебя становятся лучше. Дом там, где ты можешь расти, учиться, смеяться, играть. Где ты чувствуешь себя в безопасности, живой и счастливой. Наконец, дом там, где тебя любят.

Мой дом был там, где Хейден. Недели, проведенные с ним, – единственная часть моей жизни, когда во мне раскрывалось все самое лучшее. Там я по-настоящему была собой. Никто на меня не давил, никто не мешал. Там я жила сообразно своим представлениям о настоящей жизни. Рядом с Хейденом я испытала счастье, какого не испытывала за всю прежнюю жизнь. Я и сейчас не решилась бы это отрицать. Там я повзрослела как личность.

Любовь к Хейдену никуда не делась. Она жгла мне жилы, словно насмехаясь над моей потерей. Невидимые удары кромсали мне сердце на куски. Завершившись, круг терзаний повторялся снова. Случившееся было неимоверно жестоким, однако самую нестерпимую боль доставляла простая, очевидная мысль: Хейден никогда меня не любил.

Дом – это место, где в тебе проявляется самое лучшее, где ты счастлива так, как не будешь ни в каком ином месте. Парадокс заключался в том, что я и не знала, где мой дом, и очень хорошо знала. Но тот дом я потеряла навсегда.

Грейс

Десять дней…

С момента моего возвращения в Грейстоун прошло десять дней, а казалось – целая вечность. Я не представляла, что время способно тянуться так медленно. Я то впадала в полное оцепенение, то сжималась от нестерпимой душевной боли. То и другое волнами сменяло друг друга. Лишь минуты, проводимые с отцом, давали мне немного счастья. Именно минуты, и далеко не каждый день.

Казалось, дела заполонили всю жизнь отца без остатка. Насколько помню, раньше он позволял себе отдыхать. Сейчас он целыми днями просиживал в кабинете, запершись там с ближайшими помощниками и Джоуной. Домой он возвращался поздно вечером и сразу ложился спать. Темные круги под глазами стали неотделимой частью его внешности. Он тощал с каждым днем, чах у меня на глазах. Я все отчетливее сознавала: с отцом творится что-то неладное, но он, как и в первый день, упрямо отметал все мои подозрения.

– Потом, Грейси, – обычно отвечал он, нежно касаясь моего плеча.

Это подчеркнутое нежелание говорить о своем здоровье ничуть не развеивало моих тревог.

Джоуна старался быть со мной вежливым и дружелюбным, но выглядело это очень неестественно. Напыщенные, ходульные фразы, натянутые улыбки. Спасибо, что хоть не рычал. Наши отношения никогда не были дружескими, мы вечно боролись за первенство. Джоуна придерживался убеждения, что раз уж я родилась женщиной, это изначально обрекает меня на подчиненное положение. Заявления о мужском превосходстве донимали меня и раньше, но сейчас – особенно.

Какие бы занятия я себе ни находила, чем бы ни пыталась себя отвлечь, мысли неизменно возвращались к Хейдену. Что-то он сейчас делает, не грозит ли ему опасность, как вообще обстоят дела в Блэкуинге. Я удивлялась себе. Меня прогнали. Грубо, под дулом пистолета. После этого только слабачка могла терзаться подобными вопросами, но я все равно хотела быть рядом с ним, помогать ему, разделяя тяготы, с которыми его постоянно сталкивала жизнь. Ему опять придется со всем разбираться одному. Хейден ни за что не примет чью-либо помощь. Эта мысль не давала мне покоя. Она заставляла сердце глухо ударяться о ребра и отзывалась в груди тупой болью.

– Грейс!

Я моргнула, быстро сосредоточившись на человеке напротив. Голубые глаза смотрели на меня с приятного личика, обрамленного красивыми вьющимися каштановыми локонами. Это была моя единственная подруга, Люти. Сейчас она наблюдала, как я пытаюсь запихнуть в рот какую-то гадость с тарелки.

– Прости, задумалась. Ты что-то спросила?

Я старалась говорить непринужденно, удерживая тяжелый вздох, рвущийся наружу.

– Я спросила, собираешься ли ты это доедать.

Люти почти во всем была моей противоположностью. Любезная, доброжелательная, приветливая и, несомненно, красивая. Она обладала множеством качеств, которых не было у меня. Точнее, не было, пока один парень не увидел во мне то, о чем я даже не подозревала. До встречи с Хейденом сама мысль о том, что я – заботливая и нежная, казалась мне смехотворной, но он убедил меня в этом. С ним я почувствовала себя красавицей, хотя прежде даже мысленно не пыталась себя сравнивать с той же Люти. Однако та блаженная пора закончилась, и я вернулась в свою холодную скорлупу.

– Да, – коротко ответила я.

Я закинула прядку волос за ухо и встала, чтобы отнести тарелку к столу с грязной посудой. К еде я не притронулась. Стыдно так обращаться с едой, но у меня с самого первого дня был паршивый аппетит.

Мы вышли из столовой и побрели по лагерю. Джоуна с Селтом вновь заперлись в кабинете и были недосягаемы. Мне это казалось странным. Но ведь меня не было три месяцаи в Грейстоуне могли произойти перемены.

– И как ты сегодня себя чувствуешь? – прощебетала Люти.

– Прекрасно, – машинально ответила я.

Люти несколько дней подряд пыталась вытащить меня из скорлупы и делала это совершенно бескорыстно, заботясь обо мне. Но я не могла решиться рассказать ей хоть что-то. У меня не было полной уверенности, что Люти не разболтает, поэтому я предпочитала молчать.

Мы уселись в прохладной траве, под сенью одного из немногих деревьев, уцелевших в Грейстоуне.

– Нет, Грейс, – осторожно возразила Люти. – Твое состояние далеко от прекрасного.

Она достаточно хорошо меня знала и видела то, что вовсе не предназначалось для нее. Мой спектакль был не слишком убедительным. Люти была права: какое уж тут прекрасное состояние!

– Я просто не хочу об этом говорить, – довольно жестко ответила я. – Понятно?

Люти сжалась, будто я наорала на нее, и тяжело сглотнула.

– Я же не настаиваю, но… неужели ты не можешь просто рассказать, что произошло? Они тебя… не пытали и все такое?

Я едва удержалась от желания язвительно рассмеяться ей в лицо. Да, меня пытали, но уже перед самым возвращением в Грейстоун, куда я вернулась с совершенно искромсанным сердцем.