Бледный всадник, Черный Валет - Андрей Дашков

Сигнал поступил от осведомителя, жившего поблизости от хаты Лемы

Кураева и заметившего, что голых задниц на соседском дворе поубавилось.

Пряхин долго не мог взять в толк, как такое вообще можно заметить. Сам черт не разберет, сколько малолеток возится в грязи – девять, десять или одиннадцать. Тем более что иноземцы плодились, как кролики. Чтобы быть точным и не ошибиться досадным образом, Пряхину пришлось поднять досье на семейство Лемы. Тринадцать детей! Без всяких признаков дегенерации.

Последний – мальчик – родился восемь месяцев назад.

Прочитав это, мажор-лейтенант заскрежетал зубами. Грязные, полунищие, неграмотные коровы регулярно приносили здоровый приплод, а его чистенькая, умненькая гимназисточка не смогла родить ему единственного наследника! Мысль о том, что, возможно, во всем виноваты его собственные маленькие хвостатые живчики, даже не приходила Пряхину в голову. Было от чего разозлиться. Не хотелось подыхать, оставив после себя только стопку протоколов и не очень светлую память. Но, видать, такова судьба…

В ближайшее воскресенье Пряхин не поленился и отправился в церковь пораньше. Он частенько игнорировал службу, считая, что для него это уже лишнее. Попы убедили его во всем, в чем только можно. Однако некоторые догматические установки мажор-лейтенанту не нравились. Например, он был категорически против того, чтобы вновь соединиться после смерти со своей благоверной. С него хватит!..

Поэтому он откровенно скучал на паперти до тех пор, пока не увидел семейство Кураевых, шествующее на службу, словно гусиный выводок. Впереди шел Лема – смуглый кучерявый весельчак с серебряной серьгой в ухе, в лоснившемся от старости костюме-тройке, потрескавшихся хромовых сапогах и древнем картузе с надписью «New-York City». Правда, сегодня особого веселья на его роже написано не было.

Следом перекатывалась бокастая коротконогая мать-героиня (Пряхин не мог не уважать ее за производительность), одетая в серое просторное платье, которое не скрывало ее пышных форм, и, кажется… О Господи! Неужели опять?!

Пряхин захихикал, как слабоумный. Стоявший поблизости одноногий нищий отпрянул и перекрестился. Мажор-лейтенант не обратил на него внимания. Он пытался визуально провести тест на беременность. Похоже, Лемин пистолет-пулемет выплевывал пульки без передышки. Оставалось только позавидовать такому здоровью…

С некоторым трудом сосредоточившись на деле, мажор-лейтенант начал считать цыплят – по осени, как положено.

Цыплят оказалось восемь. А вовсе не тринадцать. И даже не двенадцать, если учесть, что самый младший еще сосет соску вместо того, чтобы внимать проповедям… Старшая, четырнадцатилетняя, дочка Лемы обещала стать похожей на мать во всех отношениях. При одном взгляде на ее блестящее сальное лицо и волосы, густо смазанные жиром, Пряхина перекосило. Но он не сомневался, что охотники оплодотворить эту будущую свиноматку-рекордсменку найдутся. Два пацана помладше, державшиеся за руки, были еще грязнее. Восьмилетняя дочь сосала палец (Пряхин взял этот факт себе на заметку – не мешало бы проверить ее умственную полноценность). Замыкали шествие отпрыски в возрасте от семи до трех лет – судя по пятнам на одежде, либо уже онанировавшие, либо еще делавшие в штаны…

Пряхин увидел все, что хотел. Он дождался, пока кастраты на хорах завопили «Аллилуйя!», и отправился выполнять свою работу. Он привык действовать напролом. Клиента надо брать тепленьким, поучал его прежний полицмейстер города Ина Иван Ревяко, больше известный в народе под псевдонимом Чарлик (упокой, Господи, его душу!).

Поэтому Пряхин не мешкал, взял извозчика и велел доставить себя на окраину Пыльной слободки.

Обер-прокурор скривился, будто собирался расплакаться, когда на его омертвевшие колени поставили деревянную коробку с изящной резьбой, выстланную зеленым сукном, наверняка содранным с бильярдного стола.

На дне коробки лежали два пистолета. Обер-прокурор видел их в последний раз лет пятьдесят тому назад, но они заставили бы его руки дрожать и через пять тысячелетий. Он мгновенно узнал их.

Сначала он не хотел к ним даже притрагиваться. Они были такими же красивыми, какими бывают ядовитые змеи. Пистолеты вовсе не выглядели музейными экспонатами. Кто-то любовно следил за ними, чистил их, поддерживал механическую жизнь. Чьи-то руки ласкали рукоятки с инкрустированными накладками и монограммами, не оставлявшими сомнений в том, кому принадлежали обе игрушки.

Это были пистолеты Заблуды-младшего, которые исчезли из его дома в день Переворота. Лучшие пушки из всех, когда-либо появлявшихся в городе. Без дешевого дюралевого дерьма…

Обер-прокурор побелел, как дохлый головастик. Он взял один из пистолетов вялыми пальчиками и понюхал срез ствола. Из этой пушки стреляли совсем недавно. Бывший священник помнил отрывистый грохот, который издавали близнецы. Ни одна пуля не пропадала даром…

Неужели снова начинаются плохие времена? И если демоны прошлого возвращаются, то в кого они воплотятся на этот раз?

Оказавшись на самом верху, обер-прокурор уже не делил жизнь на благоприятные и неблагоприятные периоды. Время здесь вообще ни при чем. Времена никогда не меняются – и они всегда чуть хуже, чем хотелось бы разным олухам (обер-прокурор уже забыл, что когда-то и сам был таким же). Тот, кто растравляет себя сказками о золотом веке, – просто дурак. Тот, кто может стать причиной создания легенды, – опасен.

Ферзь и Начальник знали истину. Людишки сами во всем виноваты. В них заложены программы уничтожения и самоуничтожения. Нет ничего легче, чем точно следовать программе. Это вообще не требует усилий. Трение и сопротивление возникают, когда появляется отклонение. Значительные отклонения требуют почти невероятной воли. Это – удел фанатиков-одиночек. Чрезмерные отклонения вызывают необратимый сдвиг. Это – удел психопатов и маньяков. Движение человеческой массы в противоположном направлении абсолютно невозможно…

После пятиминутки мудрствования обер-прокурору внезапно захотелось разрядиться и поиграть. Он направил пушку на полицмейстера и сделал вид, что нажимает на спуск. Сказал «Бух!» и захихикал. Все, находившиеся в кабинете, сочли это в высшей степени остроумной шуткой – кроме дарителя, который чуть не обделался.

Обер-прокурор положил пистолет в коробку и поманил к себе полицмейстера. Тот уже понял, что промахнулся с подарком, хотя и не догадывался о подлинной причине. Он наклонился к инвалидному креслу очень низко, чтобы члены Синода ничего не услышали. Или хотя бы услышали поменьше.

Этот толстозадый увалень стал новым полицмейстером города Ина не потому, что в один прекрасный день выхватил пистолеты быстрее состарившегося Чарлика и пристрелил того на месте. Добрая традиция была похоронена уже во времена его молодости. Священник запретил дуэли. С тех пор Начальников назначали. Назначили и нынешнего, когда Чарлик, доживший до глубокой старости, отбыл на тот свет с отказавшим мочевым пузырем. Вполне вероятно, что вода в реке забвения стала не такой чистой, как раньше, зато Чарлик отгулял на славу весь отпущенный ему срок.