Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы) - Маргарита Александровна Неручева

class="p1">Дениц пишет об этом в своем очередном письме жене:

“Моя дорогая Инге.

Что касается автобиографии, я должен еще раз напомнить, что недостаток такой работы состоит в том, что автор, рассказывая о себе, не может быть достаточно объективным. Любой человек невольно представляет себя таким, каким ему хотелось бы себя видеть. В большинстве случаев такая работа сводится к самооправданию или преувеличению своей значимости. Я убежден, что высшим идеалом любого человека является желание самоутвердиться.

Материальные блага, как цель жизни, в виде накопления богатства или погоня за созданием условий уютного и беззаботного существования, не смогут соблазнить меня.

Твой мальчик”.

Дом Деница после его ареста был разграблен, и в следующем письме он снова пишет об этом:

“Моя любимая Инге.

Я все еще иногда прихожу в ярость, вспоминая, что в Граберкате был разграблен наш дом. Жаль! Ведь украденные вещи собирались нами с такой любовью. Но не будем проливать слезы в связи с причиненным нам материальным ущербом.

В нашем саду здесь значительно прибавилось мышей. Они бегают даже по нашим ногам, привыкнув к тому, что мы их не трогаем. Совенок, обитатель сада, с удовольствием поедает их по ночам. Здесь живет также пара соколов. Я подкармливаю мышей люпином, подкладывая зерна у нор, и наблюдаю, как они их таскают в норы.

Сейчас выращиваю американские помидоры. Они крупнее, чем наши, и желтее по окраске.

Естественно, что в отсутствие нормальных развлечений, вспоминается все хорошее, что было раньше. Многое усвоенное в детстве, в том числе и песни, с возрастом становятся более понятными. Когда я вернусь, мы заведем собаку. Чем буду заниматься после освобождения, я пока не знаю.

Моя жизненная активность немного поубавилась, но характер остался прежним, хотя я и стал замечать, что начал забывать имена. Скажи об этом Эберхарду (бывший начальник оперативного отдела штаба подводных сил. — М.Н.). Он будет этому рад, так как моя прекрасная память всегда его пугала.

Твой мальчик”.

В очередном письме Дениц вспоминал своих погибших сыновей.

“Моя дорогая Инге.

20 марта мы вместе будем думать о нашем дорогом и отважном Питере. Это было тяжелое время на Биттерштрассе (дом Деница в Берлине. — М.Н.).

Питер пропал в море. В это время наш флот неожиданно понес ощутимые потери. Обстановка резко осложнилась, и ничто не предвещало ее улучшения.

Положение можно было бы как-то поправить, если бы были своевременно приняты мои предложения, а не тогда, когда уже было слишком поздно. Это была трагедия, и, к сожалению, она связана с моим именем.

Моя дорогая, среди личных вещей, оставшихся после гибели Клауса, были наручные часы, которые, несмотря на длительное время пребывания в воде, продолжали ходить. Может быть, ты сможешь их носить вместо украденных?

Здесь каждый день похож на другой. Я чувствую себя нормально, если не считать, что болит большой палец руки и немного беспокоит ревматизм.

У меня есть кое-какие планы на будущее. Сейчас я хотел бы послушать пение соловья в саду. За всю жизнь я не помню, чтобы когда-нибудь слушал его пение. Хотел бы также весной увидеть, как распускаются фиалки и подснежники.

Иногда за стеной тюрьмы я слышу лай собаки. Я мечтаю завести волкодава. Как приятно иметь собаку!

Вчера я наблюдал полнолуние. Это те единственные тонкие нити, которые связывают меня с внешним миром.

Признателен тем, кто внимателен и хорошо относится к тебе. Но тому, кто враждебен к тебе, независимо от наших отношений с ним в прошлом, я готов показать свой зад.

Твой мальчик”.

Карл Дениц, который должен был покинуть тюрьму первым, отбыв десятилетний срок, писал жене:

“Моя любимая.

Пожалуйста, пришли мне звездную карту неба, которую я смогу выверять по месяцам. Ветер разгоняет облака, идеальная погода для плавания.

Я пытаюсь учить наизусть целые отрывки из книг, чтобы тренировать память. Дни здесь катятся один за другим, как волны в Атлантике, только там эти дни прекраснее, шире, свободнее и величественнее.

Скоро мы опять будем вместе, и прошедшие годы нам будут казаться короткими, как вахта на море. Май для нас роковой месяц: в мае мы поженились и в мае потеряли обоих сыновей.

Мне хотелось бы снова вернуться на море, только не гостем и сторонним наблюдателем на палубе пассажирского лайнера, а несколько ниже, поближе к воде, или быть за рулем яхты, идя по своему выбранному маршруту.

Я смог бы снова повторить все сначала, но боюсь, что мой ревматизм скажет “нет”. Если я решусь совершить подобное, я должен отдавать себе отчет, что ставлю на карту свою жизнь. Сожалею, но не могу жить, как нормальный человек.

Сейчас я уже устал и ложусь спать.

Твой мальчик”.

Глава 24

1 сентября 1962 года — смена. На охрану тюрьмы Шпандау снова заступили англичане.

В субботу, 3 сентября, на цензуре произошел любопытный случай. На имя Гесса из США пришло письмо на английском языке. Я его распечатала и прежде, чем поставить на нем штамп “Запрещено”, стала читать вслух. Письмо было из небольшого провинциального городка. Гессу сообщали, что поскольку они немецкий знают плохо, будут писать по-английски. В их городке организована нацистская партия, у которой те же цели и идеалы, что были у фюрера: негров и евреев вон из Америки и Германии. Интересно было наблюдать за реакцией американского директора на это письмо. Американский же переводчик Файерстоун только приговаривал: “Еще один сумасшедший нашелся. Их много у нас в стране”.

6 сентября в 11 часов прошли получасовые свидания у Шпеера с женой и сыном Эрнстом. Обсуждали домашние и школьные дела. Во время свидания жена Шпеера жаловалась, что ей очень трудно с детьми. Особенно с учебой. Младший сын плохо учится. Шпеер сказал, чтобы она уменьшила расходы на его питание на 10 марок. “Может, это подействует”, — добавил он сердито.

Не люблю я сидеть на свиданиях. Неловко слушать чужие разговоры.

8 сентября было очередное заседание директоров. Иногда мне все эти проблемы со стороны кажутся такими мелкими! На заседании развернулось бурное обсуждение просьбы адвоката Поттера. Он прислал письмо Шираху, в котором речь шла о полученном наследстве. Адвокат просил Шираха отказаться от наследства в пользу детей. Английский директор Бенфилд предложил сразу же передать все документы на подпись