Дивизия особого назначения. Освободительный поход - Фарход Хабибов

Ребята бегом возвращаются и уже с предосторожностями запрыгивают на платформу. Артур показывает большой палец, значит, все, уходим, даю команду паровозчикам. Превратив толком не проснувшуюся станцию в Содом и Гоморру, паровоз дает задний ход, танки продолжают стрелять во все, что им кажется привлекательным, минометчики последние мины посылают во врага (местами попадая), и мы уходим восвояси. Противник проснулся и накрывает нас жесточайшим стрелковым огнем, но… Теперь я понял, почему говорят «поздно, поезд ушел». Поздно, граждане нацисты и их прихлебатели, поезд уходит, пулеметчики и танкисты лепят последние боеприпасы на вспышки выстрелов, и станция прекращает свою деятельность.

Пока едем, подсчитываем свои потери: убито одиннадцать человек (причем суки-нацисты опомнились поздно, а если бы вовремя?), ранено трое, причем все трое легко. Наконец мы вернулись, и как только паровоз останавливается, выскакиваю из Т-34 (я в нем прокатился), на подъездных путях замечаю гэбэшного майора. Игорь Романович стоит и улыбается на все свои сорок четыре зуба, и рядом с ним стоит, выпятив попу, товарищ воеветврач. Спрыгиваю с платформы и, подходя к ним, обращаюсь к Игорьку:

– Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности. С прибылом, что ли?

– И тебе того же, товарищ капитан. Ты чего это с утра хулиганишь, бедным нацистам покою не даешь?

– Покой им теперь будет только сниться, Романыч, не фига было свои орды на нашу страну кидать. У нас древнее правило: кто к нам с ордой придет, тот по орде мордой и получит, то есть по морде ордой, фу, по морде от орды. Какие успехи у твоей группы?

– В короткой ночной атаке перебили врага и захватили склады, вырезав охрану и некоторую более упертую часть водителей из Штрало, всю ночь грузили пригодные-потребные боеприпасы в грузовики в свои и в наследственные от Штрало, пятнадцать «опелей» и «мерседесов». Затем заминировали остатки боеприпасов – и дралала, то есть сделали молниеносно ножки.

И вот мы здесь, ну и насчет вашей станционной каверзы в курсах, поздравляю, в твоей коллекции теперь одной станцией больше!

– Да, но знаешь, мы потеряли одиннадцать человек, ушами прохлопали зенитную счетверенку, наши же трофейные «максимы» пока его кончали, он нам восемь человек положил.

– Жаль ребят, очень жаль, но пойми, это война, да и впредь тебе урок: надо предусмотрительнее быть, разве жизнь не показывает, что «могучий удар, малая кровь» – это всего лишь мечта. Война – это тяжелый, вонючий, противный, кровавый труд и надо к ней относиться серьезно, ох если бы с самого начала не хлопали ушами, не прошел бы немец так далеко. Ладно, хватит мечтать, все, пора отдохнуть.

– А как там братья-поляки?

– Да нормально, эти ляхи всегда были неплохими вояками, им с командирами не всегда везло. Я против них повоевал под Варшавой, когда Тухачевский нас вел вперед. Ох и досталось нам тогда на орехи с шоколадом, еле ноги унесли. А потом уже вместе с ними воевал против франкистов в Испании. Нет, поляки ребята боевые, и эти под командованием Легостаева неплохо навоевали. Правда, трое из них там и остались навечно, причем один из них, армянин из Львова, ну ты его должен был запомнить, у него ружье времен «очаковских и покоренья Крыма» было.

– Хлопцев жалко, но у нас пополнение. Думаешь, стоит их с собой брать?

– Да, конечно, стоит, друзей и союзников мало не бывает, это тебе не мелкобританцы.

Мы с Романовичем и Бусинкой пошли задавать храповицкого, в экс-вермахтовской казарме и в дортуаре[201] к храпу приступили экс-абверовец (Артур конечно) и гебист-диверсант (Семенов), а мы с товарищем военветврачом (которая с выпяченной попой) пошли в чуланчик и довольно неплохо там морально-материально отдохнули. Анюта, оказывается, опыт при переносе вовсе не потеряла, как была огонь-дивчиной, так и осталась. Ой, сорри, а дежурным командиром назначили Абдиева, он немного выспался уже.

На этом закончился еще один день, потому что я и товарищ военветврач (натрудившись Камасутрой) спали аж до полуночи, а в полночь всегда начинается новый день.

Но сразу заснуть не дали, к нам притащился «третий лишний», Легостаев, и говорит:

– Товарищ капитан, опросом свидетелей подтверждено, что капитан Каримов в фильтрационном лагере выдал троих наших граждан. Военфельдшера Вайнера (как еврея), батальонного комиссара Стеценко (как комиссара) и капитана Альдонина (как коммуниста), все трое немцами казнены.

– Так, Легостаев, и что дальше?

– Ну, прошу у вас разрешения расстрелять вашего земляка.

– Легостаев, да уже за одного выданного патриота этого суку можно было уже расстрелять, а за троих, наверно, нужно повесить как явного и неисправимого предателя. Вешай суку, хоть за ногу, хоть за шею, хоть в лесопилку затолкай.

– Согласен. Разрешите исполнять?

– Да, Легостаев, собери освобожденных пленных, и при них повесьте Каримова, остальных подтвержденных предателей расстреляйте. Этот ублюдок пусть висит с табличкой «Я предал Родину». Как вы сделаете табличку, из чего – это ваше дело. Все ясно?

– Так точно. Разрешите исполнять?

– Ах да, что насчет поляков скажешь?

– Как что? Нормальные боевые парни, правда, трое погибли и двое ранены.

– Знаю, Романыч уже сказал. Ну что, одобришь их вливание в наши ряды?

– Да, но и наблюдать за ними продолжу, все-таки иностранцы.

– Ну, это тебе видней, ты ж особист.

– Ну все, я пойду, товарищ капитан?

– Давай, нам выспаться надо.

И все, ушел Легостаев, и мы наконец-то заснули. Думаете, легко после такого напряженного дня заниматься любовью, ага, то-то и оно.

Проснулся я через некоторое время, но проснулся не сам, меня разбудили, разбудили немцы: противник собрал около десятка самолетов, и самолеты бомбили село, по привычке наши танки были замаскированы, и потому немцы бомбили то, что видят, а видели они цеха. При первом же заходе ЗАРовцы Гогнидзе открыли ураганный огонь по бомбардировщикам, тем более есть чем, кроме того, огня добавила пехота. Автоматчики попрятались кто-где, а стрелки, вооруженные винтовками, карабинами и пулеметами, начали поливать небо свинцовым дождем. На втором заходе расчет сержанта Кудеярова (парень из Томска) умудрился сбить немецкого стервятника из четырехствольного флака. Тут смотрю, майор Семенов, из позиции на колене, пуляет агрессивно в самолеты из родного мосинского винтаря, правда, может, и попадает, но не сбил еще ни одного.

Пехотинцы (а может, и зенитчики) тоже не подкачали, и еще два самолета противника, дымя, сменили воздушную сферу на земную твердь, когда же пулеметчик Гуссейнов всадил очередь бронебойных пуль в кабину еще одного бомбера, и бомбер так и не вышел из пике, остальные люфтвафлеры свернули и рванули на родной аэродром.

Итог налета: четыре сбитых бомбардировщика (марки никто не разбирал). С нашей стороны потери: одиннадцать погибших красноармейцев, шесть немцев пленных и все прислужники из пленных красноармейцев (прямое попадание в подвал, где держали пленников). Блин, капитана Каримова тоже размазало стокилограммовой бомбой по подвалу. А мы так мечтали эту суку повесить, ну по-любому избавил я деда и его друзей, с кем он победил немцев, от переживаний за этого козла, самозваного героя войны Вахоба-немиса (немца). Легостаев даже виселицу сотворил, главное, бомбы виселицу не тронули, а клиента виселицы размазали вместе с дружками и бывшими хозяевами, поди, разберись, где тут Каримов, где экс-лейтенант РККА Гонгадзе и где лейтенант Вермахта Эрнст Гизер. Говно от дерьма отделить трудно.