Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

Отнюдь не все разделяли оптимизм по поводу зарубежных визитеров. Среди критически настроенных лидеров мятежа, в частности, был генерал Гоппер, который полагал этих, то ли французских, то ли корсиканских, авиаторов «чекистскими агентами». Много позже он напишет в своих воспоминаниях: «Другой случай, о котором я хочу тут вспомнить, – это встреча тут же в штабе в эти самые дни с двумя французскими летчиками. Они явились к нам в штаб во французской форме, чтобы осведомиться, что вообще делается в Ярославле и могут ли они выехать из города. Они говорили довольно хорошо по-русски. Рассказывали, что они приехали из Москвы и теперь не могут выехать обратно. Когда полковник Перхуров начал их расспрашивать, не имеют ли они каких-нибудь сведений о десанте союзников в Архангельске, и намекнул на наше желание поскорее встретиться с этим десантом, они хотя и ничего не могли сообщить нам об этом десанте, но выразили готовность вместо Москвы, куда теперь пробраться трудно, ехать в Архангельск, и если будет возможно, то чем-нибудь нам помочь. Так как у них были и документы, то сомнений у нас не возникло, и полковник Перхуров предложил им автомобиль до Данилова, откуда они поездом смогут проехать дальше. Так и было сделано, и этот случай забылся, как и многие другие, среди напряженной работы. Но вот много времени спустя, я встретился уже на территории Сибири с французским полковником, занимавшим летом 18-го года высокую должность во французской военной миссии в Москве, и спросил его, не знает ли он судьбу этих летчиков и благополучно ли последние вернулись во Францию. Полковник, расспросив ближе обстоятельства дела, выразил большое сомнение в подлинном существовании таких летчиков, т. к. летчики, бывшие в России, а в особенности в Москве, ему известны, и между ними не было говорящих по-русски. Если я теперь сопоставляю время отъезда этих летчиков в Данилов, обещанное ими нам содействие и время налета красных из Данилова на Тверицы, то сомнения французского полковника кажутся мне еще более обоснованными, тем более что у большевиков Ярославля не было ни телеграфной, ни какой-либо другой связи с Даниловом».

Даже если допустить, что «летчики» были чекистами, которые хотели разведать обстановку в Ярославле, примечательными кажутся два момента: во-первых, это знание о планах высадки в Архангельске, во-вторых, одним из координаторов этой операции был французский дипломат, в прошлом посол Франции и при Временном правительстве Ж. Нуланс. Годы спустя во время судебного процесса над Савинковым «великий террорист» сообщит следующее: «Но мне была прислана телеграмма Нулансом из Вологды через Гренара. В этой телеграмме категорически подтверждалось, что десант высадится между 5 и 10 или 3 и 8 июля, точно не помню, и категорически выражалась просьба начать восстание на верхней Волге именно в эти дни». Когда большевикам стало известно о внешнеполитических деталях заговора, сказать сложно. В любом случае 5 июля 1919 года Ленин, рассказывая о ближайших задачах советской власти на соединенном заседании ВЦИК, Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов, Всероссийского Совета профессиональных союзов и представителей фабрично-заводских комитетов, заявил следующее: «Лето 1918 года совпало с громадным заговором в Ярославле, который был, как теперь доказано и признано участниками, вызван французским послом Нулансом, который подговорил Савинкова устроить этот заговор, гарантируя, что высаживающиеся в Архангельске французские войска придут на помощь в Ярославль, что при самом трудном положении Ярославля его ожидает соединение с Архангельском, соединение с союзниками и, следовательно, ближайшее падение Москвы». Конечно, можно упрекать большевиков в паранойе, в желании видеть везде заговоры и предательство, но в данном случае они были совершенно правы. Выступление в Ярославле действительно было подготовлено на деньги, получаемые через Нуланса, и было ориентировано на то, чтобы сформировать крупный плацдарм, с которого объединившиеся в Ярославле силы северных добровольцев, пришедших из Архангельска союзников и переброшенных по Волге «белочехов» и просто «белых» мощным ударом свергли бы большевистское правительство, только-только перебравшееся в Москву. Проблема в том, что каждая из сторон в действительности вынашивала собственные планы, которыми вовсе не намеревалась делиться со своими «союзниками». Но обо всем по порядку.

Как уже говорилось, финансирование вооруженного выступления происходило через французского посла Нуланса. Однако при анализе документов выясняется, что офицерская организация отнюдь не сразу согласилась принять эти средства. Тем более что львиная доля их выдавалась непосредственно Савинкову. И даже в этом случае Савинков не был единственным получателем иностранных денег. Позже, во время судебного процесса Перхурова, не раз будут выпытывать детали: «Кому кроме вас оказывали союзники поддержку? Эсерам давали, народным социалистам? – Нет. – Плехановцам? – Не слышал. – Меньшевикам? – Меньшевикам не давали. – А вы с меньшевиками не имели никакой связи? – Нет. – Скажите, когда обнаружилась такая рознь и соревнование между вашей группой Савинкова и эсерами из-за денег? – Это совпадает с концом мая. – Эсеры называли Савинкова авантюристом и рекомендовали не давать денег? – Словом, наговаривали союзникам. – А кому больше союзники денег давали? – Все-таки Савинкову». Весьма показательны другие слова, сказанные Перхуровым об иностранных финансах: «Тогда нам деньги нужны были только исключительно для эвакуации нашей организации из Москвы, и вот тогда, когда эсеры напортили Савинкову, он был в плохом расположении духа и думал бросить все и кончить эту историю. А потом, когда стали говорить относительно того, что подходит десант, то для того, чтобы высадить его, очень важно было учитывать, как его встретит население, и на основании этого мы именно и организовали добровольческую армию». Фактически Перхуров открытым текстом заявлял, что намеревался использовать французские деньги лишь в собственных интересах, а даже не в интересах Савинкова и тем более французов. Это подтверждается другой, весьма многозначительной фразой, произнесенной Перхуровым во время суда над ним: «Если бы я призывал захватить хоть одну пядь земли, это была бы самая настоящая измена, но если установить внутренний порядок – это нет. Потом я знал, что будь здесь хоть стотысячная армия французов, она все равно здесь не удержится, потому что ни Франция, ни Англия не граничат с Россией так, как, например, хотя бы Япония. Вот почему мне с японцами не хотелось иметь дела. А с французами мы имели дело, потому что с ними после рассчитался – и готово». Переводя на язык современного жаргона: консервативные офицеры были не прочь «кинуть» западные державы после ликвидации в России советской власти: «Нам важно было занять один конец ветки в Архангельске, а другой конец в Ярославле». И далее: «Ярославль являлся вполне определенным и наиболее подходящим пунктом, на котором остановился бы каждый, а не только Нуланс. Потом, я не знаю, согласился ли бы Нуланс за полученные от него деньги получить кровь и разрушенные города. Какой ему смысл, какая выгода. Французы – большие материалисты и на такие эфемерные уплаты вряд ли бы согласились. Это дело вполне понятное».

Позже в обвинительной речи на суде над Перхуровым будет произнесено: «Ярославль может рассматриваться как северный ключ к Москве. И восставшие долго надеялись на помощь извне, помня про данное Б.В. Савинкову обещание об их поддержке французским десантом в Архангельск. Однако этому не суждено было сбыться. Союзники фатально опоздали с помощью – союзнический десант высадился в Архангельске только в августе». Использованное здесь слово «фатально» указывает на то, что обвинение полагало, будто бы западные державы только лишь в силу обстоятельств не успели вовремя высадиться в Архангельске, а потому все жертвы и разрушения в Ярославле для «белых» оказались напрасными. Впрочем, некоторые из документов заставляют полагать, что ни англичане, ни французы вовсе и не намеревались вовремя высаживать «северный десант». В частности, на это указывают некоторые отрывки из воспоминаний Владимира Игнатьева, одного из организаторов неудавшегося переворота в Вологде, правительственного комиссара Архангельской губернии, управляющего отделом внутренних дел «Северного правительства». В его мемуарах, в частности, говорится: «В то же время и Савинков получил от Нуланса категорическое заверение о поддержке его союзниками с севера; на основании этих заверений, несомненно, и произошло преждевременное выступление Ярославля, ответственность за жертвы которого, в большей своей части, падает на тороватого на посулы Нуланса, а затем уже на Савинкова». Удивительным образом этому вторит в своих воспоминаниях другой сотрудничавший с Антантой член «Северного правительства», управляющий отделом юстиции Сергей Городецкий: «Восстания, по проекту союза, должны были быть приурочены к моменту высадки десанта в Архангельске и произойти одновременно – в Архангельске, Вологде, Вятке, Ярославле и ряде других приволжских городов, но Савинков, как полагали руководители „Союза возрождения“, желая их опередить, раньше времени поднял восстание в Ярославле и тем разрушил намеченный план». И вот уж совсем удивительно было обнаружить подобные мысли у известного социолога Питирима Сорокина, в годы Гражданской войны планировавшего перебраться в Архангельск. В своей работе «На лоне природы» он писал: «Многие рисовали восхитительные картины вступления их в город, речи, звон колоколов, моментальное очищение района Архангельск – Котлас – Устюг – Вологда, а там Ярославль, от Ярославля до Москвы – рукой подать, а там – новая власть, умиротворение и воссоздание России…..Любим, любим мы фантазировать… Наиболее национальным произведением нашей литературы надо считать басню о мужике и зайце, пока мужик фантазировал – заяц удрал и унес с собой все богатые фантазии мужика».