Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

Изрядно любивший всякого рода домыслы, Громов тоже рассказывал об этом эпизоде: «Когда провели забранных в Волковском театре пятьдесят пять человек, начиная с прапорщика и кончая генералом, по суду приговорили расстрелять, один только был из них матрос Ермаков, о котором я уже упоминал. У них отобрали деньги, набранные из несгораемых шкафов всех учреждений, а также из банка, где помещался штаб белых. Меня позвал Гузарский: „Дай мне паровоз?“ Я увидел много шапок с отобранными деньгами. Попросил разрешения получить несколько рублей для покупки белья. Откровенно признаюсь, обовшивел. Он мне сказал: „Пиши рапорт“. Написав, получил 600 рублей. Паровоз подан, и Гузарский с Барковской удрал». Местные чекисты, естественно, решили, что красный командир поехал кутить с актриской. 24 июля 1918 года командированный в Ярославль из ВЧК для наведения порядка чекист Аронов телеграфировал в Москву о необходимости ареста Ю.С. Гузарского, который, уехав с фронта, увез с собой В.Н. Барковскую. Каково же было удивление всех причастных, когда стало известно, что Гузарский увез актрису вовсе не на «кутеж», а в кабинет к секретарю ВЧК, председателю московского ревтрибунала Якову Петерсу. Тот допрашивал Барковскую несколько часов. В.А. Мясников в одном из своих материалов так описывал эту сцену: «Говорил он медленно, с сильным акцентом, с трудом подбирая слова. Допрос проходил на верхнем этаже здания на Лубянке. Хмурое, бесстрастное лицо Петерса не предвещало Барковской ничего хорошего, но неожиданно “я ее… отпустил”». В конце августа 1918 года в «Известиях» появилась заметка. Автор, предположительно свидетель ярославских событий, негодовал: как же так, в Москве преспокойно проживает «амазонка», запомнившаяся воинственным пылом. Затем следы Барковской снова теряются. Можно было бы предположить, что ее все-таки арестовали, если бы не два обстоятельства. Во-первых, до этого ее слишком часто отпускали на свободу, хотя расстрелять участницу ярославских событий могли и за куда меньшее «прегрешение», чем служба в штабе мятежников. Второе обстоятельство сокрыто в документальной повести Бориса Сударушкина «По заданию ГубЧеКа», которая писалась с опорой на воспоминания чекистов. В повести четко указано, что осенью 1918 года актриса появилась в «белой» Казани, где была изобличена как агент ЧК. После этого становится понятным вопрос, который был адресован на судебном процессе Перхурову: «– Спросите артистку Борковскую. – А Вы не знаете, где она? – Не знаю. – Она не приезжала в Сибирь?» На что тот дал отрицательный ответ. Если допустить, что Валентина Барковская была агентом ЧК, то все становится на свои места. Яков Петерс лично курировал ликвидацию «Союза защиты Родины и свободы». Барковская была инфильтрирована в Интимный театр, часть актеров которого были активными участниками тайной офицерской организации. Наверняка она не подозревала о подготовке вооруженного выступления и против своей воли оказалась втянута в водоворот событий. Только лишь эта версия годится для объяснения, почему Барковскую несколько раз отпускают на свободу, равно как и в высшей мере странное поведение Гузарского. Если принять сведения, изложенные в книге Сударушкина, то, скорее всего, осенью 1918 года Валентина Барковская была расстреляна в Казани либо белогвардейцами, либо чехословаками.

В поддельных мемуарах полковника Злуницына, посвященных событиям июля 1918 года, есть небольшой и весьма показательный отрывок. «Вблизи города есть лагерь военнопленных, в котором находится до 60 000 человек немцев и мадьяров. Мы их перестали кормить, т. к. не в состоянии сделать это. Они разбегаются из лагеря и грозят всей массой перейти к большевикам на службу. Поведение их очень двусмысленное… Из-под Архангельска на днях прилетал аэроплан. Английский летчик привез мне бумагу, в которой англичане приглашают пробиваться на север к Архангельску». Можно, конечно, сколь угодно долго упрекать коллег-историков в том, что они не заметили очевидного – во время вооруженного восстания англичане еще не высадились в Архангельске, да и долететь из этого города до Ярославля на аэроплане можно было разве только что в фантазиях. Дело вовсе не в этом, тем более что данная фальшивка просто пестрит невообразимым количеством всякого рода нелепиц. Но именно в данном случае стоит вспомнить народную мудрость: дыма без огня не бывает.

В подписанных командующим ярославским отрядом Северной Добровольческой армии полковником Перхуровым извещениях о событиях в Ярославле от 9 июля 1918 года есть следующий пункт: «Помощь союзников. Сегодня утром в Ярославль прибыли французские летчики, сообщившие о движении англо-французских войск к Ярославлю на помощь Северной Добровольческой Армии». Подобные сведения не раз ставили в тупик многих историков. Попытаемся разобраться в этом в высшей мере запутанном сюжете. Впервые более-менее подробные сведения о французских летчиках, появившихся в Ярославле, встречаются в протоколах допросов актрисы Валентины Барковской, которая при штабе Перхурова отвечала за продовольственное снабжение. Судя по всему, допрашивавшие Барковскую чекисты интересовались, была ли она знакома с этими летчиками и давала ли для них концерт. В ответ Барковская заявила: «Никогда в жизни у меня знакомых никаких французских офицеров не было». Впрочем, несколько позже она отказалась от категорического отрицания и показала следующее: «Зайдя в „Бристоль“ проверить обед, я слышала, как караульному начальнику было доложено, что в одном из номеров находятся два французских офицера-летчика; это было во время восстания; видела собственными глазами, как после их отказа выдать оружие их арестовали и караульный начальник повел их в штаб, где они с Перхуровым долго сидели запершись в кабинете и потом ушли обратно в гостиницу. Больше за все время восстания я их не видела, но слышала, что они на мотоциклетах с туристами куда-то ездили, кажется, за Волгу». Несколько позже стали проясняться детали этого странного визита. Барковская вспоминала: «По словам Перхурова и моего мужа, французские летчики со второго дня ждали прихода из-за Волги французского войска и распорядились приготовить для них довольствие на три тысячи человек». Впрочем, для многих было очевидно, что все это весьма похоже на какую-то авантюру. По крайней мере, завершая свидетельствовать по данному эпизоду, Валентина Барковская сказала: «Мое личное впечатление, что Перхуров не верил в возможность прихода французских войск, но делал вид, что верит, для поднятия настроения. В первый же день Перхуров отдал распоряжение приготовить провиант на пять дней по расчету на две тысячи человек, погрузить все это на три парохода „Самолета“, два буксирных и один катер и держать их наготове».

Как бы то ни было, но уже на процессе над Перхуровым этот сюжет вызвал большой интерес, поскольку сторона обвинения пыталась доказать связь мятежников с иностранными державами. Комментируя загадочную историю, Перхуров заявил: «Я отпустил массу людей, чтобы разузнать, что делается в Рыбинске. Ни один из посланных обратно не явился. Штаб переехал в здание Государственного банка: в гимназии Корсунской заниматься было невозможно. Ко мне явились два французских офицера-летчика, они отрекомендовались квартирьерами той части, которая должна была высадиться в Архангельске. Они показали телеграммы от Нуланса, смысл которых трудно было понять и содержание которых мне ничего не говорило. Они сообщили, что в первых эшелонах пехоты будет не больше бригады, а будут главным образом технические приспособления: оружие, аэропланы и т. д. Они выражали недоумение по поводу того, почему нет у меня таких сведений. Затем, на пятый или шестой день, они вновь ко мне явились с просьбой пропустить их по направлению к Вологде для встречи. Они ушли, я им дал проводника, который говорил, что знает, как и где можно будет выбраться. Они ушли, и я с тех пор от них не имел никаких сведений. Я сам лично не владею французским языком, но тот, кто с ними говорил, сказал, что у них не был чисто французский говор. Скорее, это были корсиканцы-летчики».