Болотница - Татьяна Мастрюкова

Это было так обыденно, что я внимательно глянула в ее лицо. Да, это было родное мамино выражение, появляющееся у нее всегда при генеральной уборке или каком-то еще подобном важном событии, требующем скорости, а не рассуждений и колебаний.

Сама она, переодевшись после душа в майку и джинсы, уже вытащила большую спортивную сумку, почти не раздумывая побросала в нее какие-то свои и папины вещи, примерила на плечо и осталась удовлетворена весом. Когда я вернула ей кошелек, она восприняла это как должное и, не интересуясь, каким образом он попал ко мне, просто запихнула его в отделение с документами.

Меня немного поразила быстрота, с которой мама все делала. Будто заранее была готова к такому повороту событий. Не к одержимости болотницей, конечно, а к экстренному отъезду.

Я тоже зря не возилась, потому что ничего особенного с собой и не брала. Любимые книги, привезенные из дома, отложила в стопку вещей не первой необходимости. Сейчас книжные мистические приключения казались мне надуманными и наивными. Если только там тоже не описывалась правда…

В любом случае читать мистику и фэнтези мне в ближайшее время точно не захочется. Это не та реальность, в которую можно окунуться с головой, чтобы отвлечься от настоящего.

Принимая душ после мамы, я дверь в ванную не закрыла, хотя и испытывала некоторый стыд за свое недоверие, пусть даже оправданное.

Конечно, моя сумка совсем пришла в негодность, выглядела и пахла отвратительно. Пришлось просить у мамы что-нибудь, во что сложить свои пожитки. Я была готова к обычным упрекам в неряшливости и неумении ценить вещи, но мама, не интересуясь причиной, быстро освободила для меня подходящий рюкзак, в котором обычно возила всякую косметику и лекарства.

Вещей в итоге набралось всего ничего, раз уж книги я решила оставить. Кроссовки, которые занимали раньше так много места, годились, как и сумка, только для помойки. И все равно по скорости сборов я сильно уступила маме. Она уже выгребла все наши оставшиеся вещи из шкафов и разложила их на своей кровати, а на кухне собрала на столе посуду, отодвинув в сторону, но не убрав термос и дневник Лоскатухина с вложенным в него самодельным крестом, которые я оставила здесь после того, как достала из сумки.

Когда я вошла в кухню, мама стояла напротив иконки и внимательно смотрела на нее.

Как тогда…

Меня опять словно что-то кольнуло. Как часто теперь я буду присматриваться к родной матери, своей любимой мамулечке, которую знаю лучше всех или не знаю теперь совсем? Как часто теперь буду искать подтверждения того, что она – это она настоящая?

И будто бабка из Зеленово мне сказала прямо в ухо: «Они уже и не они. Не те, что ушли». Волна отчаяния окатила меня.

Но тут мама, обернувшись, заметила меня и улыбнулась знакомой, такой привычной и теплой улыбкой, что я бросилась к ней, уткнулась носом в плечо и немножко поплакала. Мама только молча гладила меня по спине и тихонько целовала в макушку.

От сердца отлегло.

– Ой, да у тебя совсем волосы на солнце выгорели! – вдруг воскликнула мама. – Смотри-ка, эта вот прядь стала совсем как у папы.

Видимо, на моем лице отразилась такая буря эмоций, что она поспешила утешить меня:

– Да не волнуйся ты так, отрастут новые.

– Мам, ты помнишь, что сказал Лоскатухин? – спросила я и, сообразив, что мама вообще не в курсе, уточнила: – Ну, тот старик на болоте.

– Какой еще старик на болоте? – все равно не поняла мама. – Сосед наш?

– Да нет! Евгений Лоскатухин! На болоте! Который спас нас…

Я осеклась, потому что вдруг сообразила, что мама тоже могла его не видеть.

Словно в подтверждение моих догадок, мамино лицо исказилось, будто воспоминания причинили ей боль, и она прошептала, словно сквозь силу:

– Вичка, я совсем ничего не помню. А то, что помню, очень странное… Странное и страшное. Не рассказывай пока мне ничего, ладно? Просто давай скорее собираться и уезжать. Это, кажется, единственное, что я помню и знаю.

И мама крепко-крепко обняла меня. Я прижалась к ней в ответ, а сама подумала, что и она мне ничего не расскажет. Даже если вспомнит.

И еще подумала о том, что сказал Лоскатухин: чем дальше мы от болота, от Анцыбаловки, тем слабее сила и власть над нами болотной твари. И нам очень повезло, если можно вообще к этой ситуации применить такое слово, приехать в жаркое, засушливое время, когда нечисть из болота слаба, не может в достаточной мере подпитываться влагой, в которой нуждается не меньше, чем в человеческих душах. Возможно, если бы мои родители не тронули колодец, нам вообще удалось бы избежать всей этой истории, о которой даже не расскажешь, потому что сочтут за сумасшедшего.

Да что теперь говорить в сослагательном наклонении, когда все уже произошло. И закончится, только если мы поторопимся.

Словно в ответ на мои мысли, мама решительно выпрямилась, осмотрела наши вещи и почти бодрым, хотя еще и не таким, как обычно, тоном воскликнула:

– Все, Вичка, идем в Зеленово! Там на попутке до автобуса и домой.

В голосе ее слышалось облегчение. Все закончилось. – А остальные вещи? – уточнила я.

Наш отъезд больше напоминал бегство. Откровенно говоря, я и сама хотела убраться отсюда как можно скорее. Но так, чтобы не осталось ничего нашего здесь, что заставило бы возвращаться.

– Папа потом заберет, – беспечно отмахнулась мама. Папа… Я ни за что не стала бы посылать его одного сюда после всего, что произошло с нами.

– А мы его предупреждать о своем приезде будем? – снова осторожно поинтересовалась я.

Мама секунду помедлила с ответом. Потом снова посмотрела на иконку, и губы ее тронула странная улыбка.

Только на мгновение, чтобы тут же пропасть.

– Нет, папу ни о чем предупреждать не будем, – сказала она.

– Мам, точно не скажем? – переспросила я недоверчиво.

Мама тут же повернула ко мне совершенно беззаботное лицо с выражением, которое бывало у нее всегда, когда вещи собраны и дело завершено благополучно, и надо ехать, и билеты с документами лежат в ближнем отделении сумки.

– Ты о чем? Кому чего скажем и не скажем?

– Мам… Обо всем, что с нами было, – подсказала я.

– Что ты загадками говоришь, Вичка?

Тут мамин взгляд упал на мой телефон, который мне пришлось отсоединить от зарядки, хотя успело набраться всего тридцать семь процентов.

– А-а-а, ты о моем телефоне! Да ну, не драматизируй. Новый купим! – И она бодро подмигнула мне, переступая порог.

Недоумевая, я последовала за ней.

Нога ткнулась во что-то мягкое, и, опустив глаза, я увидела валявшийся у порога прямо на полу скомканный, напоминающий половую тряпку мамин сарафан. Он и был, по сути, половой тряпкой. И все же что-то удержало меня от того, чтобы наступить на него. Аккуратно отодвинув ногой грязный ком ткани, я поспешила покинуть лоскатухинский дом.