Импровизация на тему убийства - Яна Розова

– Да, – удивительно спокойно согласилась Аня, – понимаю. И не такое видела. Так вы сейчас уедете и вернетесь к шести?

– Да, пожалуй.

Это была хорошая идея – уехать отсюда на некоторое время и подумать обо всем.

Честно говоря, я ничего не придумала за это время, хотя могла думать до опупения целых четыре часа. Да и что тут думать? Митька убил двоих, сбежал из лагеря и занялся шантажом собственного отца. Где он находится сейчас – не важно. Может, даже в самом доме – на чердаке, который у нас пустует и не заперт, или в подвале, где хранится мебель, которую Зюзя заменила новой. О том, что Митька живет в доме, свидетельствуют и упаковки от еды. Да что я! А рюкзак с порезанными журналами?

И ничего нет странного, что Ник не заметил Митькиного присутствия в доме. Ник вообще мало что замечает, а тут еще это известие о похищении сына! По-хорошему надо бы об этом сообщить через адвоката Нику, но я решила сделать это, как только увижу Митьку воочию. А вдруг тем не менее я ошибаюсь?

14 июня, поздний вечер

Я вошла в дверь сухаревского дома и прислушалась. Мне хотелось почувствовать дом и то, что в нем скрывается: безумие, угрозу, страх, злость, горе… Мне показалось, что из-за двери, ведущей на лестницу в подвал, доносятся шаги и шорохи. Неужели Митька там? Я подошла к этой двери вплотную и прислонилась ухом к гладкому дереву. Было тихо…

Вдруг я осознала, что по моему позвоночнику и по ребрам стекает пот. Я боялась, боялась так, что даже не смогла бы описать свой страх. Боялась того, что назвать бы даже не сумела.

Отпрянув от двери, я постояла несколько секунд на месте, но потом быстро пошла на второй этаж, стараясь не думать, каким образом я проведу здесь ночь.

Аня сидела перед телевизором в комнате Зюзи. Самой Зюзи снова не было.

– Она все еще в комнате дочери, – виновато сказала Аня, обернувшись на мои шаги. У нее были заспанные глаза. Наверное, она прикорнула перед экраном. – Уже не плачет, вообще молчит. Я дверь подергала – она заперта. Думаю, может, заснула?

Аня поднялась, накинула курточку, взяла сумку.

Проводив Аню, я тихо подошла к двери, которая вела на лестницу в подвал. Там точно кто-то был… Ну хорошо, пусть там Митька. Разве я могу его бояться? Он не причинит мне зла. Или причинит? Он же подросток, который сошел с катушек! Он убил Игоря и Кристину, которую, кстати, принял за меня. Он уже убил меня! Да в нем просто кровь дурная – Зюзина и Оксанкина! Яблоко от яблони…

Я замерла, прислушалась, но то ли от напряжения, то ли от чего-то другого мне стало казаться, что шорохи и скрипы доносятся до меня не только из подвала, но и из кухни. А может, с лестницы?

За моей спиной кто-то был.

Я оглянулась, но уже ничего не увидела. Нечто холодное вдруг оказалось в моем левом плече. Я ощутила холод не кожей, а мышцами, сухожилиями, кровеносными сосудами. Лезвие вонзилось в мое плечо. Как мне показалось, это был огромный, невероятный тесак. Раньше я думала, что в фильмах, когда люди падали без сознания, пронзенные ножами, допускалось преувеличение – слишком уж быстро человек терял сознание. Только со мной именно так и произошло.

В последние секунды, пока сознание не оставило меня, я увидела, как передо мной распахивается дверь подвала и прямо в лицо летят гладкие деревянные ступени лестницы. Я отчаянно вытянула вперед правую руку – и все исчезло.

Очнулась я от боли, источник которой явственно ощущался в левом плече. Второе ощущение было запахом. Запахом бензина. Пахло отовсюду, и пары бензина уже проникли в мой нос, в горло. Хотелось чихнуть, но я не могла. Если бы я чихнула, то умерла бы от боли.

Мне удалось сориентироваться в пространстве, только открыв глаза. Оказалось, что я лежала на полу подвала, прижавшись левой щекой к деревянному полу, который кто-то щедро сбрызнул бензином. Трикотажная майка и пояс джинсов были пропитаны кровью. От едкого запаха, от кровопотери, от удара по голове меня ощутимо тошнило. Бутерброд с сыром и молоко просились наружу.

Я попыталась сесть, но удалось это не сразу. Тем не менее инстинкт самосохранения подсказывал – надо подняться. Когда мне это удалось, я все-таки чихнула. Голова тут же отозвалась диким спазмом, а плечо – от шеи и до поясницы – пронзающей болью.

Но еще больший шок я испытала в тот миг, когда мой взгляд сфокусировался и я увидела на ведущей в подвал лестнице Митьку. Он сидел на ступеньке, нахохлившись, как приболевший воробей, и, кажется, смотрел на меня.

А на кого еще?

– Я… я думал, что убил тебя… – Митькин голос был далеким и нереальным. – Я выстрелил в него, потому что не хотел, чтобы ты от нас к нему ушла. А в нее я выстрелил нечаянно, от испуга. Думал, что это ты, но я так испугался! Кто была та девушка?

– Кристина Пряничникова. – Мне было страшно смотреть на него.

– Кристина? А, да, я ее помню. – И добавил злобно, грубо: – Видишь, какой был тот парень? Он встречался с другой. Я бы ни за что не встречался с другой, если бы у меня была такая девушка, как ты. И я все время хотел папе сказать, что он не должен с Жанной встречаться. Я же все понимаю, я уже взрослый. Мои друзья уже… – Митька смутился, но я поняла, что он хотел сказать. – И твой друг был такой, который встречался с другими. Не злись на меня, пожалуйста… я… так счастлив, что ты жива!

Он привстал и двинулся ко мне.

Меня словно холодной водой окатило. Я отпрянула, боль и тошнота накрыли меня с головой.

Очнулась я у Митьки на коленях. Он смотрел на меня в упор и тяжело дышал.

– Митя, ты двоих людей убил. – Наконец-то я сумела сказать это. – Все остальное не важно.

– Я потом только это понял. – Мальчика душили слезы. – У меня все время это перед глазами: он смотрит на меня так… доверчиво… даже не пытается защищаться, а я – бах – и его голова…

Он зарыдал так безутешно, как в прошлые времена, когда боялся, что о его проделках узнает отец и накажет. Только теперь его голос был взрослым, а проделка была убийством.

Первый порыв – желание утешить Митьку. Только все изменилось. Осторожненько приподнявшись, я отсела от Митьки и привалилась нераненым боком к стене.

– Митя, твой папа пошел к следователю и взял убийство двоих человек на себя. Его посадят на много лет, а может, и пожизненный срок дадут.

– Папа? Из-за меня? – Парень поднял голову. – Он будет сидеть в тюрьме из-за меня? Нет, я пойду к следователю и во всем признаюсь. Папа не должен в тюрьме сидеть.

– Мы увидим его только на суде…

Он снова зарыдал, закрыв лицо ладонями.

Я вспомнила запись убийства на диске, вспомнила Игоря, как всегда в последнее время смеющимся, весело взъерошенным, таким молодым и живым… Одной пули, одного выстрела глупого пацана хватило, чтобы парень, живший и чувствовавший так много, превратился в безмятежное тело в гробу.